Смерти я тогда боялась. Некоторое время она представлялась и даже снилась мне как маленький Земной шарик в пустынной тёмной бездне, на котором растёт всего одно громадное раскидистое дерево. Просыпалась я в ужасе. Так что про себя я решила, что хотела бы прожить долго, до самой старости, но, главное, чтобы смерть была без мук и боли. Так вот тогда, стоя у трюмо, я про себя решила, что единственным человеком, которому я могла бы отдать свою жизнь, был Ленин, чтобы он мог довершить начатое им дело создания счастливого общества без войн и страданий на благо всех людей.
Такое же отношение, как к родному человеку, пусть даже в чём-то ошибавшемуся (а кто без ошибок жизнь прожил?), сохранилось у меня и до сих пор.
Про Сталина я знала меньше, но хорошо запомнила, как сестричка моя любимая взахлёб глотала в рыданиях слёзы вместе с яичницей с гренками перед уходом в школу, потому что утром по радио объявили о смерти Сталина, и как мне было её жалко. Я знала, какая у меня сестричка хорошая, а потому навсегда решила, что о плохом человеке она так рыдать не стала бы. Кстати, нашу очень немаленькую с учётом двоюродного родства семью сталинские репрессии, о которых потом так много разговоров стало, никак не затронули. Не думаю, что она была редким исключением, потому что в среде моего общения как-то не пришлось слышать разговоров на эту тему, непосредственно касающихся моих знакомых. Но, вообще-то, об этом, как я понимаю, старались не разговаривать.