Грозная Русь против «смердяковщины»

Вполне соглашается с историком и очевидец, ливонский хронист Кельх: «Иоанн был рачителен к государственному управлению и в известные времена года слушал лично жалобы подданных. Тогда каждый, даже менее всех значущий, имел к нему доступ и смел объяснять свою надобность. Государь читал сам просьбы и решал без промедления. В государственные должности он производил людей к ним способных, не уважал никого и чрезмерно пекся, чтобы они не допускали подкупать себя и не искали собственной выгоды, но всякому равно оказывали справедливость; жесточайше наказывал неоплатных должников, обманщиков и не терпел, чтобы туземцы и чужестранцы таким образом обкрадывали друг друга». Что и дало Арцыбашеву основание отметить: «Судя по этому и описанию Кубасова, хотя и можно заключить, что Иоанн был излишне строг и невоздержен, но отнюдь не изверг вне законов, вне правил и вероятностей рассудка, как объявлено (Карамзиным) в Истории государства Российского». Сам Карамзин, правда, обильно цитируя Кельха по всем поводам, данную характеристику обходит изящным молчанием, но изредка пробивает и его: «(Иоанн) любил правду в судах… казнил утеснителей народа, сановников бессовестных, лихоимцев, телесно и стыдом… не терпел гнусного пьянства… Иоанн не любил и грубой лести».

Короче говоря, признает Скрынников, «Грозный прощал дьякам «худородство», но не прощал казнокрадства и «кривизны суда». Он примерно наказывал проворовавшихся чиновников и взяточников», не делая, правда, единственно логического вывода: что в числе «невинных жертв» немалую долю составляют чиновники, казненные за всякого вида злоупотребления. Собственно, и Опричнина была учреждена в немалой степени для ликвидации коррупции и беспредела, причем, выдвигая новых людей и давая им соответствующие инструкции, царь исходил из того, что его инструкции будут выполнены точно. В связи с чем и предоставил карт-бланш, фактически – слово очевидцу! – выведя из-под обычной юрисдикции («Судите праведно, наши виноваты не были бы»). Но, поскольку люди есть люди, в результате Опричнина очень быстро подхватила тот же вирус, что и «ординарные» структуры, сочтя себя – как позже НКВД на «ежовском» этапе и многие аналогичные организации – пупом земли, которому можно все. И не без оснований. Отвечая только перед собственным начальством (которое покрывало, ибо и у самого было рыльце в пушку) и царем (до которого далеко), опричные кадры, вчерашние никто, ставшие всем, разлагались с несусветной скоростью. Тянули на себя как могли, вовсю используя политические доносы (жалоба опричника на земца почти автоматом означала для земца тюрьму, а для опричника – получение «зажитков обидчика»). На местах царил и прямой криминал, причем самый (на мой взгляд) адекватный источник, Генрих Штаден, сам опричник, прямо пишет, что «они обшарили все государство, на что царь не давал им согласия». А пиком беспредела, уже накануне падения Басмановых, стало сфальсифицированное ими «московское дело», направленное против царских свойственников Захарьиных и едва ли не против наследника.

Понимал ли царь, что происходит?