Грозная Русь против «смердяковщины»

Надо сказать, слово у «осифлян» с делом не расходилось. Только при Успенском монастыре, основанном самим Иосифом, так или иначе прикармливались 700 нищих инвалидов, в приюте воспитывалось более полусотни сирот, а всякого рода безвозмездная помощь оказывалась почти 7 тысячам окрестных крестьян. Естественно, постоянно клянчить у князя, занятого своими делами, было гиблым делом, и на все эти хорошие дела нужны были собственные средства.

Не соглашался Иосиф с Нилом и насчет власти. В его понимании государь, по воле Божьей имеющий высшую власть на земле, в земной жизни был отражением Бога на небесах, его наместником, обязанным заботиться о «благосостоянии стада Христова», но не ответственным ни перед кем, даже перед Церковью. При том единственном условии, что действует в соответствии с Божественным законом, как единственным «лакмусом», позволяющим «отличить законного царя от тирана». Иными словами, если «заволжские старцы» полагали Церковь сторонним арбитром, то «осифляне» стояли на традиционных византийских позициях «симфонии», то есть равноправного сотрудничества светских и церковных властей, «как двух рук единого тела».

Соответственно, в ересях Иосиф видел угрозу не только вере, но и устоям государства, настаивая на максимуме жесткости. «Где они, – спрашивал он, – говорящие, что нельзя осуждать ни еретика, ни вероотступника? Ведь очевидно, что следует не только осуждать, но предавать жестоким казням, и не только еретиков и вероотступников: знающие про еретиков и вероотступников и не донесшие судьям, хоть и сами правоверны окажутся, смертную казнь примут». По сути, это была позиция католических инквизиторов, о которых Иосиф знал, однако при этом Волоцкий игумен был предельно честен: в таком духе он выступал и тогда, когда еретикам, по мнению Иосифа, однозначно уголовным преступникам, симпатизировали и сам Иван III, и даже высшие церковные иерархи.

Спорили и устно, и письменно, жестко, на эмоциях, привлекая на свою сторону влиятельных лиц из светской элиты, но, надо отметить, с полным и взаимным уважением друг к другу. Однако право окончательного решения оставалось только за Иваном III, который, уважая и Нила, и Иосифа, долгое время склонялся к поддержке позиции первого, ничего от власти не требовавшего, но, с другой стороны, «симфония» позволяла светской власти опираться на авторитет и помощь власти духовной в делах политических, то есть сугубо земных, вмешиваться в которые «заволжские старцы» отказывались категорически. К тому же ереси в это время проползли и в ближний круг князя, став угрозой для дворцового и общественного порядка, и мягкость Нила в такой ситуации казалась неприемлемой.

Короче говоря, в 1503-м состоялся Собор. Обсуждали долго, громко, но без всяких наездов, прежде всего совместно осудив «жидовствующих». Правда, Нил, приехавший на собор лично, по-прежнему настаивал, что преследования излишни, но, поскольку позиция князя была всем известна, его сторонники оказались в меньшинстве. Зато насчет «духовного образа инока», личного нестяжания и монастырских укладов большинство осталось за «старцами», тем паче что против этого не особо возражали и «товарищи» Иосифа.

Самым сложным, естественно, оказался вопрос о земле.

«Заволжские» оперировали ссылками на священные тексты, у их противников, естественно, на каждую цитату находилась своя цитата, а кроме того, еще и масса юридических актов, включая пресловутый «Константинов дар», подтверждающих законность дарения и право неприкосновенности церковных земель. Тем не менее поначалу казалось, что в этом вопросе победит Нил: встав на сторону «осифлян» в вопросе о ересях, Иван III предложил Собору признать правоту «нестяжателей» и отказаться от монастырской собственности в обмен на денежную компенсацию и хлебное содержание. А князь есть князь – и такое решение уже почти было принято (хотя всем было ясно, что Церковь окажется в полной зависимости от светской власти, и какая уж там «симфония»), – но внезапно Иван тяжело заболел и, решив, что это намек Свыше, отступился.

Разъехались не врагами.

Наоборот.

Но спорить продолжали.