Грозненский альпинизм советского периода

Пять дней пролетели очень быстро. На шестой день из штаба альпиниады поступила команда выдвигаться на «Ледовую базу» – штурмовой лагерь, оборудованный на юго-восточном склоне Эльбруса на высоте 3200 метров. И как в известной поэме Пушкина: «Всё шумно вдруг зашевелилось…». Личный состав колонны, которую курировала школа инструкторов, был доставлен армейскими грузовиками на поляну Азау к началу канатно-кресельной дороги. Всё снаряжение, упакованное в мешки и рюкзаки, было отправлено грузовиками на «Ледовую базу», а участники и инструктора с помощью канатной дороги поднялись на станцию «101 пикет» и далее пешим ходом прибыли во второй половине дня к месту расположения штурмового лагеря. Для обустройства бивуака наши отцы-командиры выбрали площадку, защищенную от ветра невысокой мореной. Выбор был весьма удачный и дальновидный.

Едва мы успели вымостить камнями и снегом более или менее ровные площадки для установки палаток, как началась непогода, подул сильный западный ветер, небо быстро затянулось тучами, и густо повалил снег. Ошалевшие от таких капризов природы участники альпиниады, замерзающие и голодные, кое-как поставив палатки, как-то очень быстро стали по ним расползаться и залезать в спальные мешки. Никакие доводы и уговоры инструкторов о том, что необходимо оборудовать бивуак ветрозащитными стенками и соорудить из камней и снега туалет хотя бы один – для женщин, на уставших и голодных участников не действовали.

А проблема с женским туалетом была нешуточная. Дело в том, что на всей территории «Ледовой базы» по началу было всего два туалета, и их пропускная способность явно не соответствовала количеству людей, хотевших справить естественную нужду. Если мужское население лагеря быстро сообразило, как решать эту проблему, забежав за ближайшую морену или большой валун, то для женщин это была просто катастрофа. Очень грустно было видеть, как заметаемая снегом и обдуваемая холодным ветром стоит длинная очередь в женский туалет. Мне и напарнице А. Ведерниковой пришлось принимать экстренные меры путём апелляции к мужскому благородству наших «горячих джигитов», чтобы подвигнуть их на работу по сооружению туалета. И только мы наладили эту работу, как со стороны командирских палаток донёсся зычный призыв А.С. Угарова: «дежурный!!!».

Мне, если так можно выразиться, повезло – ко всему прочему на этот день я был назначен дежурным по школе инструкторов. Это как дневальный в воинской части, который должен немедленно исполнять приказы и поручения начальства. Поэтому, оставив напарницу и «джигитов» доделывать начатую работу, я бегом помчался к палаткам, в которых разместились отцы-командиры, и предстал перед ними. Они в это время занимались важными делами – пили кофе и резались в преферанс. Угаров с присущей ему манерой сурово спросил: «дежурный, где Вас черти носят? Сгоняйте к повару, узнайте, как там дела с обедом и помогите ему, если потребуется».

На часах в это время было около пяти часов вечера, и обедать давно была пора. Я помчался к большой палатке, где располагалась армейская полевая кухня, с помощью которой повар уже два часа пытался для двухсот человек приготовить борщ из свежего мяса и овощей. Но овощи, а точнее картошка, никак не доходили до готовности.

Повару было невдомёк, что вода на высоте 3200 метров кипит не при ста градусах Цельсия и, что овощи необходимо было сварить заранее на поляне Азау. Пришлось мне проявить чудеса поварского искусства. Мы прикрыли крышку котла и стали доваривать овощи при избыточном давлении. Желаемый результат получили примерно через двадцать минут. Повар снял пробу и убедившись, что борщ готов, попросил меня взять пустую кастрюлю и принести сметану из тридцатилитровой фляги, стоявшей в соседней палатке. И вот, с кастрюлей наперевес, я гордо шагаю через толпу, жаждущих пообедать участников и инструкторов (весть о готовности обеда уже облетела лагерь), в соседнюю палатку. Захожу в палатку, похожу к фляге, срываю пломбу и рывком открываю зажим на крышке. И в тоже мгновение раздаётся громкий хлопок. В лицо ударило что-то холодное и стало стекать за воротник одежды. Ослеплённый, ничего не понимающий, но сообразивший, что произошло нечто ужасное, вылетаю из палатки.

Сначала тишина, а потом раздаётся гомерический хохот. Протираю глаза и вижу, что стою я весь белый, покрытый сметаной. Народ ржёт, а некоторые, самые шустрые, начинают ножами и ложками скрести с меня сметану в свои котелки. Не пропадать же добру, да и что за борщ без сметаны?!