Грозное лето

– Этак они и тебя, Каримыч, могли назвать исконным транснистрианцем, - сказал Сенька и добавил: - Эх, повстречаться бы мне со всеми этими "освободителями", с реджелями и всякими там "мамами", я бы им показал, чьи это земли!..

Из окна выглянул Шахаев и позвал Сеньку с Каримовым. Каримов побежал сразу. А Сенька немного задержался. Он что-то колдовал над своей гимнастеркой.

Взобравшись по гранитной лестнице на второй этаж, Ванин нарочно тяжело дышал.

– Что ты как нагнанный! Мешки, что ли, на себе тащил?

– Тяжело, братцы, - притворно вздохнул Семен. - Не видите, при всех наградах человек.

Сенька действительно прицепил все свои ордена и медали. Разведчики догадались, что гвардии ефрейтор Семен Ванин приготовился вступать в "чуждые пределы" - в Румынию. Среди бойцов Сенька увидал сияющую Веру. Он было подумал сначала, что она прибежала проведать его, но, взглянув на торжественные лица друзей, понял, что произошло что-то очень важное, связанное с приходом Веры.

– Что у вас тут случилось? - спросил он, глядя то на одного, то на другого разведчика.

К Сеньке подошла разрумянившаяся, похорошевшая еще больше Наташа и подала ему письмо.

– От Акима?! Жив!!! - сразу понял он, то краснея, то покрываясь бледностью. - Товарищи... Дорогие!.. Чего же вы молчите? Неужели жив!.. Это Вера принесла?! Вот молодец!..

– Да читай же!.. Чего ты раскричался? - поторопил его Камушкин.

Ванин развернул листок и, с трудом овладев собой, стал читать знакомое уже разведчикам письмо:

"Мои хорошие друзья, я - жив! Жив, черт побери!.. Назло всем смертям - жив!.. Где вы теперь, мои славные товарищи? По сводкам вижу, летите, как на крыльях, к границе. Далеко вы ушли от меня. А я нахожусь в госпитале в Саратове, в Сенькином городе, и все думаю о вас. Вы, наверное, считали меня погибшим. Но вы не учли одного обстоятельства: я не хочу умирать. Я хочу жить! И, как видите, выжил. Собственно, я всегда считал, что ни одна пуля меня не возьмет. Спасла меня, друзья, одна колхозница, Авдотьей ее зовут. Нашла у себя в огороде, в подсолнухах, где я лежал, потеряв сознание от тяжелого ранения в грудь. Укрыла в погребе, а когда пришли наши войска, сообщила какой-то медицинской сестре. И я был отправлен в госпиталь. Но об этом расскажу подробнее, когда вернусь. А это будет скоро! Так что писем мне не пишите. Они меня уже не застанут.

Жму крепко ваши солдатские руки и обнимаю вас всех.

Ваш Аким.

1 марта 1944 года г. Саратов".

Сенька поднял голову, и все впервые увидели в его озорных глазах прозрачные камельки. Он быстро смахнул их рукой и, переборов минутную слабость, спросил:

– А тебе он разве... не написал, Наташа?

На него лукаво смотрели большие темно-синие глаза.

Разведчики хитро улыбались.

– Да что с вами, в самом деле? - не понимал Сенька.

В эту минуту в дверях показался высокий и худой солдат с новенькими ефрейторскими нашивками на погонах. Очки на его ястребином носу блестели.

– Аким?! - заревел Ванин. - Акимка, чертяка!.. Вот те на!.. -подпрыгнув, он обнял друга за шею. - А как же письмо?..

– Вот, Вера принесла. А я следом за ней пришел. Вхожу в дом, смотрю -читают.

– Аким... - Сенька вдруг замялся, погрустнел. - Ты... ты, знаешь что... прости меня. Я был не прав...

Аким порывисто обнял своего беспокойного приятеля:

– Это ты о чем?.. Ну, вот еще выдумал!.. Собственно, что ты... в самом деле?.. Не надо об этом, Семен!..

Они смотрели друг на друга, не скрывая своей большой радости.

Разведчики уселись за стол, Пинчук обещал их вкусно покормить.

Шахаев не торопился к столу, он сидел на подоконнике и молча наблюдал то за Акимом, то за Наташей. Он видел, как горячая кровь приливала к ее счастливому лицу. Лицо ее все время менялось - Наташа смотрела на Акима то с удивлением, то с безмерной радостью.

Пировали до самого обеда. Пинчук расщедрился и угощал разведчиков такими закусками, о наличии которых на складе старшины солдаты и не предполагали. Кроме общей радости, вызванной выходом наших войск на государственную границу и возвращением Акима, у Петра была еще своя, отдельная радость. Юхим удивил его новым письмом: завхоз построил-таки саманный завод и восстановил колхозные конюшни. Не ожидал Петр от Юхима такой прыти!..

На столе появились куличи, крашеные яйца, золотое виноградное вино в глиняных кувшинах. Это угощали своих освободителей молдаванки, одну из которых Вера уже приревновала к Сеньке. Кузьмич, красный и по-детски счастливый, и Пинчук по очереди произносили тосты. К концу торжества оба они уже хрипели.

Аким и Шахаев не пили. Первому не велели врачи, а второй вообще не любил вина. Они незаметно вышли из комнаты и спустились в сад. Там было прохладно, свежо. Забаров, необычно торжественный, стоял под яблоней и о чем-то оживленно разговаривал с майором Васильевым. Федор то и дело показывал в сторону реки и улыбался. Глубокие морщины на его лбу разгладились. Аким и Шахаев зашли в беседку, присели у маленького круглого столика. Парторг расстегнул полевую сумку и достал оттуда небольшой помятый лист бумаги.

– Мое заявление? - удивился Аким.

– Твое. Может, допишешь?..