Грозные годы

— По нашим сведениям, она сейчас на грани развала. Так ли это? — продолжал расспрашивать Бадер.

Калянац в замешательстве взглянул на Генрихса.

— Отвечайте! — сказал тот.

— Бригада, господин генерал, действует очень организованно, и в ней поддерживается строгая дисциплина. Партизаны даже в окружении бьются до последнего... Вы, вероятно, слышали, что произошло в Белых Водах и Пьеноваце?..

— Да-да, — нетерпеливо перебил его Турнер.

— Я добровольно вызвался пойти связным в один из местных партизанских отрядов и под этим предлогом выбрался из бригады. В моем распоряжении есть еще три-четыре часа, если, конечно, вы сочтете мое возвращение необходимым.

Бадер и Турнер посмотрели на свои часы. Была уже глубокая ночь.

— Кто командует бригадой? — спросил Бадер.

— Верховный штаб всех партизанских сил Югославии. Ну и, конечно, штаб бригады. Бригада, господин генерал, состоит в основном из коммунистов, в ней собрались антифашисты со всей страны...

Нусрет Калянац говорил неторопливо и убедительно. Ничто не выдавало того состояния внутреннего разлада, неуверенности, в котором он пребывал уже несколько дней. В нем произошел какой-то перелом. Он никак не мог понять, что с ним. Всю жизнь он мечтал о богатстве, и всю жизнь ему не хватало денег. Именно жажда обогащения заставила его дать согласие стать агентом гестапо. На первых порах деньги, получаемые от немцев, действительно дали ему возможность пожить безбедно. Он устраивал пирушки, волочился за женщинами. Но вскоре деньги кончились, и, поскольку немцы больше не расщедривались, Калянац снова оказался без гроша. Теперь ему оставалось лишь мечтать о богатстве и роскошной жизни. Однако с недавнего времени он, как ни странно, потерял всякий интерес к деньгам; теперь динары Недича, кроны Павелича и марки Гитлера интересовали его не больше, чем прошлогодние листья в весеннем лесу.

Всю жизнь он стремился прежде всего к максимальному удовлетворению всех своих прихотей, в том числе и самых низменных, что, вероятно, и оттолкнуло от него всех его друзей. Он принадлежал к категории людей, которые, когда перед ними встает проблема нравственного выбора, не выдерживают серьезных жизненных испытаний и выбирают обычно путь наименьшего сопротивления. Путь, избранный Калянацем, оказался ошибочным, но было уже слишком поздно, когда он понял это. Он осознал эту истину, и для него наступили мучительные дни. Прошло то время, когда он строил грандиозные, фантастические планы своего обогащения. Все, к чему он стремился, оказалось фикцией, дымом, миражем. Перед ним теперь стоял только один вопрос: кто скорее его прикончит — те, кому он вот уже несколько лет служит верой и правдой, или те, против кого он сейчас шпионит. Два часа назад, когда он приближался к Сараеву, обходя стороной немецкие патрули и вероятные места партизанских засад, одинаково боясь и тех и других, он вновь и вновь спрашивал себя, куда бежать, куда податься и существует ли вообще выход из этого заколдованного круга. Бегство куда бы то ни было представлялось ему невозможным: у гестапо были слишком длинные руки. Никто даже не заметил бы его гибели, он бы просто исчез, и чья-то рука обычным карандашом вычеркнула бы из списков агентуры гестапо безымянного агента по кличке Нино. Если бы его расстреляли партизаны, в штабе бригады сделали бы лаконичную запись: «Расстрелян как изменник Родины, немецкий шпион...» И все...

Сейчас, когда он отвечал на вопросы Бадера и подробно рассказывал все, что знал о Первой пролетарской бригаде и Верховном штабе, ему вдруг подумалось, что в этой партизанской бригаде он впервые почувствовал теплое, товарищеское отношение к себе со стороны совершенно незнакомых людей. Ему не раз приходило в голову пойти в штаб бригады с повинной, но всякий раз останавливала мысль о том, что партизаны могут не простить его, а немцы наверняка постараются отомстить. В конце концов он решил положиться на свою судьбу — будь что будет. Невозможно было и просто порвать с немцами и остаться в бригаде — штурмбанфюрер СС Генрихс с помощью своих людей мог подбросить в штаб бригады материалы о его деятельности. Еще во время подготовки к его засылке в Первую пролетарскую бригаду Генрихс предупредил Калянаца о том, что может ожидать его в подобном случае, и он очень хорошо запомнил это предупреждение штурмбанфюрера. Но как бы усердно Калянац ни работал на немцев, сколько бы ни шпионил против своих новых товарищей, ему никогда не забыть разговора, который состоялся у него с комиссаром бригады после того, как Калянац прочитал партизанам лекцию «Роль «пятой колонны» в апрельской войне».

— Поздравляю тебя, ты говорил очень интересно! — сказал ему тогда комиссар Фича.

— У меня создалось впечатление, товарищ комиссар, что многие бойцы не хуже меня разбираются в этих вопросах, — ответил Калянац. — Правда, я располагал интересными материалами...

— Я слышал, ты был журналистом и работал в редакции «Времени»?

— Это дело прошлое. Но раз уж об этом зашла речь, то я работал и в редакции газеты «Новая жизнь»...