Грозный год - 1919-й. Огни в бухте

Природа не наделила его умом, сообразительностью, образования он не имел, и, перед тем как что-нибудь предпринять, ему приходилось долго и мучительно думать. Он думал и прикидывал часами, пока у него не начинали болеть виски от напряженной сосредоточенности, а подумав и приняв решение, он никогда уже не отступал от него и шел к своей цели твердо и решительно, без всяких колебаний. Эту черту его характера и ценил такой тонкий знаток людей, каким был его главный и далекий шеф - мистер Леонард Симпсон. Не случайно в год английской интервенции Быкодоров был взят в Баку, а после ухода англичан оставлен ими здесь: Быкодоров был практиком, человеком «дела и действия», а эта порода работников в последнее время все реже и реже встречалась в ведомстве Леонарда Симпсона.

Правда, было немало людей «дела и действия» и среди тех фанатиков, которые под видом дервишей, паломников и всяких шейхов десятками переправлялись через границу на бакинские нефтепромыслы, но они были очень падки на деньги и золото, и многого мистер Леонард Симпсон им не доверял.

Быкодоров лежал на животе, раскинув руки, вдавив подбородок в песок, и долгим, тоскливым взглядом смотрел на море, где по горизонту шел пароход.

С первого взгляда могло показаться, что пароход стоит на одном месте… Вслед за пароходом по горизонту стлалась длинная полоса дыма, и пароход по сравнению с дымом казался очень маленьким, почти игрушечным.

Но пароход двигался, и довольно быстро. Было несомненно, что это пассажирский пароход и идет он в Персию, в порт Пехлеви… И когда пароход совсем скрылся из виду и на горизонте осталась только полоса черного дыма, Быкодоров снова уткнулся подбородком в холодный песок, готовый плакать от отчаяния…

Россия была для него давно потеряна. Давно он и русским себя не считал. Нефть и жгучее солнце сделали из него «перса». Разговаривал он по-фарсидски не хуже любого перса. Пожалуй, мог еще похвастать знанием арабского и турецкого языков. Не зря же прошли эти долгие годы работы у мистера Леонарда Симпсона. Не зря же он принял магометанство, не зря проходил мучительный в его возрасте обряд обрезания, за что он, православный, получил титул «святого» и новое имя - «шейх Ахмед-Кербалай-Мешади-Искандер».

Но Россию он иногда вспоминал.

Как далекие видения, проносились перед ним затерянные в лесах и снегах Севера бесчисленные староверские деревушки и скиты - скиты с безумными старцами…

Вспоминал он и убогую отцовскую избушку, и родных, и обряды, и праздники, и апостолов старой веры, которые вечерами собирались у отца на чтение старозаветных книг. Апостолов он почему-то лучше всех помнил. Помнил их лица и толки, которые они представляли. Частенько у них бывали: Афанасий Ховровский от «бабушкинского согласия» - согласия, отрицающего право попа на совершение обряда крещения над новорожденным и имеющего для этого свою повивальную бабку; Таисий Заозерский от «облизывальщиков» - согласия, держащего для обряда крещения собаку, которая облизывает ребенка и тем самым крестит его; Захар Тиккульский от «могильщиков», заживо хоронящих больных стариков; Мелентий Попов от «дырников», молящихся в пустой угол избы с несколькими сквозными отверстиями по числу почитаемых святых.

Хорошо он помнил и «бегунов», и их апостола Кондрата Безумца, сухонького бородатого старичка, с которым пустился в бега по лесам Севера, потом попал в Сибирь, потом на Волгу, на Кавказ, где отделился навсегда от братии и стал мирянином.

Что побудило его бежать с Кондратом Безумцем?

Он хорошо помнил те волнения, которые происходили в лесах и во всем староверском крае в связи с приездом из Петербурга владелицы их староверских земель - барыни Куликовой, и те новшества, которые она проводила, чтобы собрать со всех лесов «лесовиков» и вернуть их в лоно истинной христианской церкви. Помнил он и огромную деревню, которую она построила за каких-нибудь два года, и день заселения деревни; это было большое торжество, на которое за сотни верст соизволили приехать сам губернатор с супругой, друзья барыни Куликовой и еще с десяток других именитых гостей из губернии и даже из Петербурга.

Но торжеству не суждено было состояться. Деревня вдруг загорелась, подожженная с четырех сторон чьими-то умелыми руками.

Поплакала-поплакала барыня Куликова и уехала обратно в столицу. А староверский край снова зажил прежней жизнью.

Поджигатели исчезли. Это были «бегуны» во главе с Кондратом Безумцем. Среди его братии находился и Федя Быкодоров - один из отчаянных факельщиков, благословленный «на подвиг» отцом и «советом апостолов».