Грозный идол, или Строители ада на земле

— Обещайтесь — в поте лица возделывать хлеб ваш, и все, что даст нам эта земля.

— Обещаемся.

— Обещайтесь жить в мире и согласии, как меж собой, так и в будущем, когда будут у нас дети и внуки; искать одной правды, не обижать ни малого, ни большого, не подымать руки на бессильного или женщину, больше всего слушаться совести своей, и она одна будет для нас и наших внуков царицей в белом ангельском уборе.

— Согласны.

— Обещайтесь за себя и внуков ваших, что отрекаетесь от прежнего мира, где за деньги распинается истина и совесть, как когда-то Христос был распят, где бедняка щелкают кнутом за каждый неверный шаг, а перед богатым разбойником рассыпают, как бисер, льстивые слова…

— Обещаемся, — воскликнули женщины.

— Да будет он проклят… этот мир! — вскричал Демьян, и глаза его сверкнули.

— Потише, брат мой. Мы в храме Бога не проклинать должны, а понимать и очищаться.

Проговорив все это тихо и кротко, Осип опять возвысил голос:

— Обещайтесь Бога иметь, Который на небе, и другого в сердце — чистую совесть. Только этих богов чтите больше, потому что, когда совесть чиста, то лик Бога отразится в ней, как ваше лицо — в ясной воде, и глас Его услышите в сердце. Не говорите никогда, что не видите Его: Он в глубине существа вашего, а когда не увидите Его в себе, знайте — Он отошел от вас, и тогда падите на лицо свое и смотрите в свою совесть — чиста ли она. Вот все боги наши, а других, с бородами, и усами, и алмазами нам не надобно, ибо среди многих богов потеряете себя и станете думать, как католики: святой Бонифаций, я вот сотню рублей выложил для тебя, а все нет мне радости видеть, чтобы Вакула разорился; так я вот выложу для Пахомия двести и он сведет судорогой руки и ноги Вакулы. Великое кощунство это и великая глупость — рисовать на дереве богов. Аминь.

— Аминь, — возгласили женщины и Демьян, и все поднялись с колен.

Они долго стояли, не двигаясь, очарованные величием окружающего и потрясенные клятвой, данной ими всеми. В голове Демьяна проходили даже такие мысли: «Ишь, мой младший брат как заговорил — церковник и начетчик. Откуда это в нем — сила такая? Вот и мои колени словно сами подогнулись, хотя не по нраву мне смирение этакое, но здесь и взаправду словно в храме Божьем. Много крови на душе моей, убитые мелькают перед глазами — так послушаюсь Осипа, хоть он и младший брат, ничего: буду смотреть в совесть свою, и здесь в пустыне, может, и вправду найду счастье и мир».

Пока он так думал, женщины и Осип стояли неподвижно, охваченные как бы какой-то молитвенной радостью, и все смотрели на горизонт, где солнце падало в море: им казалось, что Сам Бог погружает его в водную пропасть, чтобы потом снова поднять с другой стороны.

Вдруг среди царившей тишины послышались странные звуки, шум как бы падающих ветвей, точно среди деревьев шли какие-то сердитые люди, все ломая на пути своем.

Женщины вскрикнули, и даже Демьян испуганно вздрогнул и, по привычке, вынул нож.

— Пропадай, головушки наши, — завопила его жена, делая движение спрятаться куда-нибудь. — Чует сердце мое — не кто иной это, как сам становой со стражниками… погоня, значит… Пропадай, головушка!..

— Вот нам и пустыня, вот и наша земля… Идут они, окаянные… голубчики мои, пропадаем…

Демьян стоял с ножом, поднятым над головой, в то время как женщины голосили, а его брат укоризненно покачивал головой, с благодушной улыбкой посматривая на них.

Все смотрели в сторону леса, на место, откуда слышался шум. Он делался все громче, что-то сломалось и упало совсем близко, и вдруг между деревьями, на самом краю горы, все увидели незнакомца в серой шубе, стоящего на двух задних ногах и держащего передними огромную соту дикого меда. У ног его прыгали два маленьких медвежонка.

Радость отразилась на всех лицах, и жена Демьяна проговорила, простирая вперед руки:

— Мишенька милый, так ты не становой…

— Прости, что обидели тебя, Миша, приняв за его высокородие, продажную душу, — заговорила жена Осипа, тоже простирая вперед руки. — Знаю, ты не подлая душа, а хороший честный медведь…

— Здравия желаю, ваше высокородие, — сказал Демьян и спрятал нож.

Медведь стоял неподвижно и, видимо, сильно озадаченный, он удивленно смотрел на всю компанию, продолжая держать в зубах медовую соту.

I

Прошло много лет.

— Груня моя, смотри, как солнце подымается из-за горы — ясное и розовое: таким и человек должен быть в юности своей — светлым и радостным. Иначе, что нам и жить, а между тем, личико твое что-то затуманено сегодня…