Грозный лес

— Вот, вот. Посевы у Пономаревых были большие. Земли много, в аккурат хватит места.

Семья Пономаревых, жившая на самом дальнем хуторе, переехала в этом году в деревню. Дом не успели перевезти. Помешал посев. Любопытство стариков возрастало по мере приближения к хутору. Послышались голоса. Вскоре можно было разобрать отдельные слова. Говорили по-немецки. Опасно было попасться немцам с таким грузом, но Ипат, не задумываясь, смело приближался к опушке. Пономаревские поля нетронуты. Озимая рожь уже пожелтела. На средине поля стоял громадный самолет. Много людей суетилось вокруг, вытаскивая какие-то металлические бочки.

— Выгружают! — шепнул Ипат подкравшемуся к нему другу.

Бочки катили к противоположной опушке, где работали немцы. Около хутора стояли какие-то машины, а около них возились люди.

— Наших не видать! Все германцы, — прошептал Ипат.

— Давай-ка обойдем, посмотрим.

Обойдя поле, вышли на средину. Теперь все стало понятно. Здесь строился аэродром. Часть земли уже выровнена, утрамбована. Громадные круглые железные цистерны закапывались в землю. В лесу между деревьев собирались легкие, как дачи, домики. Один из трех был почти готов и уютно поблескивал стеклами рам. Немец, вставлявший стекла, был без рубахи, голый по пояс.

— Заголился, — усмехнулся Лукич.

— А там — смотри. Это они на солнце обгорают, чтоб кожа крепче была, — пояснил Ипат.

Старики долго сидели в малиннике, наблюдая за работой. Самолет затрещал. Два человека, держась за крылья, помогали ему развернуться. Покатился по полю к хутору. Там он снова развернулся и затих. Некоторое время стоял без движения, но вот пропеллеры опять затрещали, треск превратился в рев. Самолет покатился прямо на спрятавшихся стариков. Он бежал на деревья все скорей и скорей. Увеличивался… Казалось, что ему не остановиться, не свернуть, сейчас он врежется в лес. Пока старики сообразили, что их раздавит эта громадина, она плавно отделилась от земли, с оглушительным ревом скользнула по ним тенью и быстро стихла. Вихрь ветра от пропеллера сорвал с Лукича шляпу, бросив ее далеко в рожь. Лукич растерянно смотрел на улыбавшегося Ипата, приглаживая растрепанные волосы.

— Во, какая машина! — с восхищением сказал дед.

Самолет сделал круг над хутором, набрал высоту и скрылся вдали. За шляпой не пошли. Посидели еще немного. Запомнили места, где зарывались цистерны, где стояли часовые, где строились домики.

— Пойдем. Завтра вернемся, — сказал Ипат.

Сильно пригибаясь, вышли из малинника, углубились в чащу. Когда были в безопасности, Лукич остановил приятеля.

— Погоди-ка, Ипат. Что-то у меня в кармане неладное.

Он сунул руку в карман.

— Что за притча. Погляди, — сказал он, вытаскивая руку.

Пальцы были вымазаны чем-то темным, жирным. Поднес к носу, понюхал. Ипат приблизился к стоявшему в недоумении старику.

— Что же это ты? Со страху, что ли? — усмехнулся он, разглядывая густую жидкость на пальцах Лукича, совсем смутившегося.

— Убей, не пойму, — сказал он, поворачивая руку.

— Надо карман вывернуть, — предложил Ипат.

— Да у меня там столько всего напихано… И все слиплось.

Ипат, наконец, разгадал. Весело засмеялся.

— Да ведь это гостинец, шоколадка, — объяснил он. — Пока на солнышке-то сидели, она растаяла. Эх ты, разиня.

Сложив мины и оружие на землю, Лукич осторожно начал вынимать из кармана слипшиеся мягкие плитки трофейного шоколада. Они получили его от партизан для Васьки и Насти. Одна из оберток лопнула, растаявший шоколад вылез наружу и перемазал все, что было в кармане. Лукич долго возился, приводя в порядок карман, с удовольствием облизывая все, что было перемазано. Остальным плиткам придал прежнюю форму. Хотелось принести подарок в целости. Вытер карман. Сложил наконец пачкой, завернул в одну из газет, полученных для прочтения.

— Испортил, мать честная, гостинец. Не донес, — сокрушался он. — Такая вкусная вещь.

— Беда не велика. Застынет. Чуть похолоднее будет — и застынет, — утешал друга Ипат.

— Сказывала же Александра, что этот шоколад заместо хлеба, даже лучше. Силу он дает, если его есть.

— Все может быть. Только сытым от него не будешь.

Наконец все было в порядке. Друзья тронулись дальше. Солнце опускалось вниз. К сумеркам рассчитывали быть и овраге.

— Вихарев говорил, что те бумаги большую ценность имеют, — сказал Ипат.

— Это что от мотоциклиста отобрали? — еле выговорил трудное слово Лукич.

— Да. Будто бы там карта была, на которой германские планы написаны. Они ее, не откладывая, сейчас же в армию отослали. И говорит: вам орден буду хлопотать.

— Это Вихарев-то?

— Да. А я ему: не за орден, говорю, бьемся. За свою землю.

— Оно конечно так, а все-таки и орден не помешает.

Споткнувшись, Ипат выронил мины. На секунду друзья замерли. Побледневший Лукич отбежал в сторону.

— Пронесло! — с облегчением выдохнул Ипат.

— Ну и напугал ты меня. Выкрути ты эти гайки, ради Христа, — показав на взрыватели, сказал Лукич. — Мыслимо ли дело. Упади они сейчас ничком, костей бы не собрали.

— На них надо крепко нажать, чтоб в действие привести. А выкрутим, так обратно и не поставить. Хитрая штука, — упрямо сказал дед.