Только что Линда казалась полной энергии и азарта: ничего не подозревая, видя, что объект ее страсти внезапно остановился, она еще прибавила ходу, чтобы ударить его всем телом, сбить с ног, а затем схватить зубами – так, чтобы надолго запомнил, как удирать, – но вдруг сама взвизгнула тонко, ее судорогой схваченные лапы подломились, и овчарка покатилась по траве, ломая сухие стебли. Впрочем, она недаром была служебной собакой: в отличие от тех же поселковых трусливых шавок, не в ее натуре было праздновать труса. И потому Линда не побежала в страхе прочь. Но и постоять за себя не могла. И когда Грозный внезапно подскочил к ней и, мстя за прежнюю обиду, схватил хорошенько за шею и взболтнул, что есть сил, она даже огрызнуться не сумела толком.
Он держал ее зубами за холку. Пульсирующими разрядами забило в голове. Грозный буквально на мгновение заглянул в ее память и узнал, что она видела Человека, и тогда он, как сумел, отправил ей ответный посыл, что он теперь это знает. И пусть она знает, что Человек слишком важен для него!
Окончательно обессилев, Грозный отпустил овчарку и скрылся в траве. А Линда, встав на лапы, очумелая от такого оборота событий, когда какой-то негодный щенок посмел ее цапнуть и ничего не получил в ответ, да вдобавок испуганная головокружением и не унимавшейся болезненной дрожью в мышцах, возмущенно и жалобно залаяла, привлекая внимание хозяина, а с ним и остальных солдат. Дружной пятеркой плескающиеся бойцы выскочили из воды, чуть не на бегу напяливая на мокрые тела непослушную форму.
Подбежал Эдик. Увидев его, Линда заковыляла навстречу, сопровождая каждый шаг скулящими завываниями. Ничего не понимая, что происходит с собакой, рядовой Краснов обеспокоенно засуетился перед ней, не зная, что предпринять.
– Может, ее змея укусила? – предположил Кропаль.
Этот вариант поддержали остальные. Эдика такая версия огорчила еще сильнее. Он схватил Линду на руки и первым направился обратно к дороге. Почти бегом…
Когда берег опустел и голоса удалились, Вера позвала Грозного.
Тишина. Девушка осмелилась высунуть голову из травы. Людей нигде не было видно. Собаки тоже. Во весь рост она подняться не решилась, поползла на коленях.
– Грозный! – позвала сдавленным голосом.
И снова, чуть громче:
– Грозный!
Наконец приблизился стремительный шелест, как будто ветер трепал стебли. Щенок выскочил к ней, изрядно напугав. У девушки вдруг защипало в носу, задрожали губы, хлынули слезы. Она обхватила его руками и целовала в нос, ласково трепала уши, безмерно счастливая, как будто в нем одном скрывался теперь весь смысл ее существования.
Пес отнесся к нежностям с поразительным терпением. Он разрывался между двумя желаниями – остаться здесь или снова броситься вдогонку за солдатами, проследить за ними до самой дороги. Узнать: верно ли от них пахнет Человеком?
Непонятным образом его манила к себе и та собака, которую он сурово проучил. Но победило веление сердца: оставаться рядом с другом, которым стала для него Вера.
Девушка тоже ощущала исключительную потребность в этой дружбе. С Грозным было не страшно. Она полагалась на него с такой степенью доверия, какой еще не испытывала никогда: полностью вверяла себя собачьей преданности и силе, и на Грозного была вся ее надежда.
Когда слезы прошли, Вера отпустила его. Посчитала, что щенок опять поведет ее куда-нибудь. Но тот зашел в реку и стал жадно лакать воду, после чего устало развалился в траве и, улыбаясь, разинул пасть. Со слипшихся волос мокрой бородки стекали капли, и выглядел он немного смешным и трогательным.
Вера кинула взгляд на мокрые отпечатки его лап, рядом с которыми виднелись следы ботинок и голых ног, оставленные солдатами. Ей вдруг тоже захотелось войти в реку, подальше, окунуться в воду целиком, очиститься, отмыться, и она было сделала шаг, но внезапно подумала о том, что тогда вместе с пылью и грязью с кожи смоется кровь Ника: то, что составляло когда-то плоть товарища. Ей показалась кощунственной эта идея. Конечно, умыться не мешало, но она не полезет в воду именно сейчас: если сегодня или в ближайшее время они не смогут найти себе пристанище, кровь Ника должна остаться на ней как оберег, и в то же время напоминать об опасности, о невысказанных чувствах. И тогда ей, возможно, легче будет вспомнить этот день, и другие, когда они были вместе.
Вера понимала, что это глупые суеверные мысли, невозможные для человека в здравом уме, но пусть так и будет, решила она. Села напротив Грозного, подставив обнаженную спину едва греющему сквозь тучи солнцу.
Беда миновала, и вроде бы отшумели переживания, но сразу стало как-то холодно и неуютно. Распущенные волосы, которые могли бы прикрыть хотя бы плечи, сбивались ветром, кожа вскоре покрылась пупырышками. Ничто не напоминало о дневной жаре. Вера обняла себя руками. Если до вечера не найти кров и одежду, можно схватить воспаление легких. Но она готова была ждать.
Вскоре заметила, что пес к чему-то прислушивается временами.
– Ты что-то задумал, – поняла она. – Только не говори мне, что собираешься вернуться. Нет… А вообще, как скажешь…