Из наших дней события 1566 года видятся через призму страшного поражения, постигшего Московское государство в конце 1570-х — начале 1580-х годов. Разгром за разгромом, падение Полоцка, Великих Лук… и замечательная стойкость Пскова, чудом спасшая Россию от полного военного краха. Кажется: остановись государь раньше, когда в его распоряжении еще была несокрушимая вооруженная мощь, когда держава еще не успела истощить экономический ресурс, когда великие твердыни еще оставались в наших руках, — какое благо принес бы он своему народу! Но все это из области альтернативной истории. Если бы да кабы… Увидеть из 1566-го страшный закат войны за Ливонию не мог никто из русских политиков, и царь в том числе.
Итак, собор пошел навстречу воле государевой: будем сражаться!
Вот только ход собора омрачили два неудобных обстоятельства. Во-первых, отсутствовал митрополит, который оставил кафедру, сославшись на немощь. Пустующее митрополичье место немо свидетельствовало: нет мира между царем и Церковью. Во-вторых, по завершении собора три сотни дворян приступили к монарху с просьбой отменить опричнину. Их коллективная челобитная гласила: "Не достоит сему быти".
Как чувствовал себя тогда Иван Васильевич? Он добился всего, чего хотел,
О событиях тех дней известно крайне мало.
Царь пришел в ярость, велел схватить зачинщиков и казнить их. Голов лишились трое лидеров антиопричной оппозиции: князь Василий Федорович Рыбин-Пронский, Иван Михайлович Карамышев и Крестьянин Степанович Бундов. Возможно, вместе с ними предали смерти и других "активистов" из числа челобитчиков, но тут свидетельства источников менее надежны. Неоспорима казнь всего нескольких лидеров оппозиции. Кое-кто из ближайших сторонников обезглавленной троицы отведал палок, остальных держали под замком несколько дней, а потом отпустили.
Возможно, последствия для них были бы гораздо более тяжкими, но, надо полагать, от горших бед челобитчиков спасло появление в Москве митрополичьего преемника. Им стал Филипп, игумен Соловецкой обители. Считанные недели отделяли его восхождение на митрополичью степень от выступления противников опричнины на соборе. Филипп, один из величайших русских святых, прошел долгую монашескую школу в краях суровых и скудных всем, кроме разве только иноческого благочестия. Он никогда не жаловал опричнину, и по восшествии на митрополичью кафедру резко высказался против нее. Игумен соловецкий потребовал от царя "…чтоб царь и великий князь отставил опришнину. А не отставит царь и великий князь опришнины, и ему в митрополитех быти невозможно. А хоши его и поставят в митрополиты, и ему за тем митрополья оставити; и соединил бы воедино, как преже того было. И царю и великому князю со архиепископы и епископы в том было слово, и архиепископы и епископы царю и великому князю били челом о его царьском гневу. И царь и великий князь гнев свой отложил, а игумену Филиппу велел молвити свое слово архиепископом и епископом, чтобы игумен Филипп то отложил, а в опришнину и в царьской домовой обиход не вступался, а на митрополью бы ставился. А по поставленье бы, что царь и великий князь опришнины не отставил и в домовой ему царьской обиход вступатися не велел, и за то бы игумен Филипп митропольи не отставиливал, а советовал бы с царем и великим князем, как прежние митрополиты советовали с отцем его великим князем Васильем и с дедом его великим князем Иваном".
Это значит: царь гневался, но вынужден был пойти на уступки. Филипп, став митрополитом, обещал не заниматься опричными делами и монаршим домашним обиходом. Но взамен он получил от государя обещание "советовать… как прежние митрополиты советовали". Иначе говоря, глава Русской церкви опять мог входить к монарху с "печалованием" об опальных, с советом простить их и помиловать. И на первый раз, думается, он посоветовал Ивану Васильевичу отнестись к челобитчикам с мягкостью. Тем не менее их вожди все-таки лишились жизни. Остальные же, всего вероятнее, обязаны ее сохранением отважному митрополиту.
Итак, над опричниною грянул первый гром.
Какое уж тут наступление в Ливонии, когда Москва превратилась в зыбкую почву…