Грозовое лето

Одновременно он собрал на совет в землянке командиров и комиссаров «дивизий», «полков», «эскадронов», «дружин», — сам-то он знал, что в распоряжении «Реввоенсовета» осталось несколько потрепанных частями Красной Армии шаек разнузданных погромщиков, бандитов, проходимцев, разбойников. Атаманы больших и малых степеней расселись на нарах перед жарко натопленной железной печкой; одни из них щеголяли в аккуратных мундирах белых офицеров с золотыми погонами, другие носили бешметы с золотым галуном по вороту и лисьи шапки, третьи донашивали английские френчи, оставшиеся от колчаковцев. Разглядывая сейчас соратников и собутыльников, Мурзабулатов откровенно улыбнулся и этим выразил всю степень презрения к ним.

— Скрывать от вас, агаи, нечего, положение наше резко ухудшилось, — сказал он угрюмо. — С наступлением осени стало труднее доставать продовольствие. Джигиты из ближайших аулов затосковали и расходятся по домам. Из Стерле вышел отряд в девятьсот сабель под командованием доблестного Кулсубая-агая, вот-вот он нагрянет на нас в этом лесу… Зиму мы не продержимся! Многие наши джигиты, бывшие красноармейцы, знают Кулсубая, верят ему, при первой возможности они нас перестреляют и уйдут в его отряд.

Предупреждение было честным, и главари мятежников со страхом переглянулись.

— Значит, надо убить бывших красноармейцев, а не ждать, когда они нас зарежут! — сказал Сафуан, первым стряхнув с себя оцепенение.

В землянке было непереносимо жарко, а Хажиахмет Унасов, сидя на корточках, швырял в жерло печки полено за поленом.

— Да хватит тебе печь калить! — сказал Мурзабулатов.

— Пар костей не ломит!.. Октябрь на дворе, — огрызнулся Хажиахмет. — Ты бы сказал: прав ли Сафуан?

Мурзабулатов не пререкался с атаманом конокрадов, а толкнул дощатую дверь, с наслаждением глотнул свежего, студеного воздуха, посмотрел, на посту ли часовые — личные его телохранители.

— Ты отвечай: стрелять или не стрелять в бывших красноармейцев, служивших Кулсубаю? — спросил Нигматулла.

— Так ведь и я служил с Кулсубаем вместе! Что ж, и меня теперь убивать? — с болезненной усмешкой произнес Мурзабулатов. — Надо решить: продолжать ли вооруженную борьбу против Советов и БашЦИКа или мириться? А если мириться, то надо посылать в Стерле посольство и выхлопатывать амнистию.

Нигматулла быстрым прыжком слетел с нар и, подпирая головою закопченный бревенчатый потолок землянки, крикнул:

— Не согласен! Умру, а перед Советами не стану на колени!

Сафуан тоже его поддержал, но не столь пылко, как бы по обязанности:

— Я на мировую не пойду! Ты, Сулейман, зря надеешься, что большевики погладят нас по головке. Держи карман шире! От них добра не жди!

— Если Кулсубай пообещает…

Нигматулла вспылил, вне себя затопал сапогами.

— Да что ты заладил: Кулсубай, Кулсубай!.. Он сума переметная! Он служил и белым, и красным и всех обманывал — теперь нас обманет амнистией!

Хажиахмет захохотал:

— Правильно! Я вот никому, даже самому себе, не верю. И для чего мне мириться с большевиками? Зимою уйду со своими джигитами в киргизские степи, а по черной земле вернусь в Башкортостан и славно потешусь.

— Но ведь Кулсубай зимы ждать не станет и завтра нас разгромит, — тоскливо, не зная, как сломить упрямство атаманов, протянул Мурзабулатов.

— Не пугай! — раздельно скомандовал Нигматулла. — Агаи, да он был чекистом и остался чекистом! Его нарочно сюда заслали, чтобы нас погубить!

Атаманы взвыли, заулюлюкали и бросились на Мурзабулатова и наверняка бы его задушили, затоптали, но стоял он у двери и успел выпрыгнуть из землянки, спрятаться за своих телохранителей, вскинувших винтовки.

— Это ты вышел меня встретить, Сулейман? — спокойно спросил, слезая с коня, Кулсубай.

Мурзабулатов оглянулся и понял, что часовые не его, а Кулсубая охраняли от неожиданного нападения. Овладев собою, он кое-как пробормотал:

— Теперь меня они окончательно сочтут чекистом и твоим агентом, агай!

— Почетное звание чекист, Сулейман! — развел руками Кулсубай. — Хочу похвалить твоих телохранителей: умные парни, сразу смекнули, кто прав, а кто виноват…

В землянке бесновались, визжали, ругались на все лады атаманы.

— Ну, агай, там ты умных не найдешь! — горько признался Мурзабулатов, показывая на землянку.

— Попробую договориться с глупыми, — лихо заявил Кулсубай, взял в правую руку гранату, а в левую револьвер и шагнул в землянку.

Бандиты даже не испугались, они омертвели, языки прилипли к гортаням, руки опустились, как надрубленные ветви, лишь безумные глаза метались в орбитах.

— Ни с места! — сурово, но хладнокровно произнес Кулсубай. — Пистолеты кладите на нары…

Атаманы повиновались, видя, что сопротивляться бесполезно.

— Та-а-ак. А теперь садитесь на нары, можно курить! — Он позвал часового и велел унести револьверы. — Будем курить и беседовать! — Он сунул гранату в карман шинели, но револьвер не спрятал, а поигрывал им, подбрасывал на ладони.

— Если ты хочешь с нами добром говорить, то зачем же отнял револьверы? — спросил кто-то из атаманов.