Грозовой перевал

Джозеф что-то пробормотал из глубины подвала, но никаких признаков того, что он поднимется, не последовало, поэтому хозяин спустился к нему, оставив меня наедине с проклятой сукой и парочкой злобных лохматых овчарок, которые вместе с ней пристально следили за каждым моим движением. Не испытывая желания ощутить на себе ярость их клыков, я сидел не шевелясь. Но решив, что собаки вряд ли воспримут немые оскорбления, я, на свою беду, принялся кривляться и строить рожи этой троице, и в какой-то миг моя скорченная в гримасе физиономия так рассердила мамашу маленьких пойнтеров, что она, рассвирепев, прыгнула мне на колени. Я отшвырнул ее и быстро придвинул стол, дабы отгородиться. Поднялся страшный гвалт. С полудюжины ее четвероногих собратьев разных размеров и возрастов выскочили из укрытий в центр комнаты и бросились ко мне, норовя схватить за пятки или вцепиться в фалды. Отбиваясь кочергой от самых крупных из нападавших, я действовал весьма решительно, однако все же был вынужден громогласно просить о помощи кого-нибудь из домочадцев в надежде утихомирить эту свору.

Мистер Хитклиф и его слуга поднимались из погреба, ничуть не торопясь, словно нарочно: они двигались ни на секунду не быстрее обыкновенного, даром что у камина царила суматоха с возней и тявканьем. К великому счастью, одна из кухарок проявила большее проворство. Эта пышная особа с подоткнутым подолом, засученными рукавами и раскрасневшимися от кухонного жара щеками бросилась, размахивая сковородой, в самую гущу боя. Благодаря ее грозному оружию и крику буря волшебным образом улеглась. Кухарка одна стояла посреди комнаты, и ее грудь все еще вздымалась, словно морские волны после шторма, когда на сцене появился хозяин.

– Что за чертовщина? – спросил он, посмотрев на меня. Я же едва смог сдержаться после столь негостеприимного приема.

– И вправду, что за чертовщина? – пробормотал я. – Ваши зверюги, сэр, ведут себя точно стадо одержимых бесами свиней. Вы, как видно, готовы запросто оставить своего гостя посреди тигров!

– Если человек ничего не трогает, они не нападают, – заметил он, передвинув на место стол и поставив передо мною бутылку. – Собаки ведут себя как должно – они ведь сторожевые. Бокал вина?

– Нет, благодарю.

– Вас не покусали?

– Если бы покусали, я бы отметил покусавшего своей печатью.

Хитклиф смягчился, и на лице его появилась усмешка.

– Ну-ну, – сказал он. – Вы слишком взволнованны, мистер Локвуд. Вот, выпейте вина. В этом доме так редко бывают гости, что мы с моими собаками уж и не помним, как их положено принимать. За ваше здоровье, сэр!

– И за ваше! – поклонившись, ответил я.

Мне подумалось, что глупо сидеть с мрачным видом из-за своры каких-то шавок, а кроме того, у меня не было охоты давать этому господину повод развлечься за мой счет, раз уж у него такой характер. Хитклиф же стал менее суров – возможно, следуя благоразумному соображению, что нелепо обижать достойного жильца, – и заговорил по-свойски, рублеными фразами, выбрасывая местоимения и глагольные связки. Тему он выбрал, как ему представлялось, для меня интересную: о преимуществах и недостатках моего теперешнего места обитания. Он показался мне человеком рассудительным в этих делах, и прежде чем направиться домой, я поведал ему о намерении нанести еще один визит на следующий день. Впрочем, похоже, это пришлось ему явно не по душе. Но я все равно явлюсь. Поразительно, каким общительным кажусь я сам себе по сравнению с ним!

Глава 2

Вчерашний день выдался холодным и туманным. Я было решил провести его в кабинете у камина вместо того, чтобы пробираться по грязи и болоту к «Грозовому перевалу». А потому после обеда отправился наверх (кстати, обедаю я между двенадцатью и часом. Ключница, степенная матрона, доставшаяся мне вместе с жилищем, не смогла, да и не пожелала понять мою просьбу подавать обед в пять) и, поднявшись по лестнице с этим продиктованным леностью намерением, я вошел в свою комнату. Там молоденькая служанка, стоя на коленях среди щеток и ящиков с углем, поднимала клубы адского дыма и пепла – она пыталась загасить пламя, навалив на него кучу золы. Сцена эта заставила меня немедля повернуть назад. Я взял шляпу и, прошагав четыре мили, очутился у садовых ворот Хитклифа как раз в тот момент, когда с неба хлопьями повалил снег.

На открытом всем ветрам холме черная земля успела затвердеть от мороза, а сам я трясся от холода. С цепью на воротах совладать мне не удалось, поэтому, перепрыгнув через забор, я побежал к дому по мощенной плитами дорожке, вдоль коей были посажены редкие кусты крыжовника. Тщетно стучался я в дверь, пока у меня не занемели костяшки пальцев. Из дома доносился лишь вой собак.

«Проклятие этому дому! – про себя восклицал я. – Вас надобно навечно изолировать от вам подобных за мрачность и злобу. Уж днем-то можно не запирать дверь! Но ничего, я все равно войду!» Исполнившись решимости, я схватился за щеколду и затряс ее что есть силы. Из круглого окошка сарая высунулась кислая, как уксус, физиономия Джозефа.