Однажды мистер Хиндли ушел из дому после обеда, и Хитклифу вздумалось устроить себе по такому случаю праздник. Ему тогда, пожалуй, уже исполнилось шестнадцать лет, и хотя он был недурен собой, да и разумом не обижен, он умудрялся производить впечатление чего-то отталкивающего и по внешности, и по внутренней сути, хотя в его теперешнем облике от этого не осталось и следа. Во-первых, к тому времени уже изгладилось благое действие полученного раньше воспитания: постоянная тяжелая работа от зари до зари убила в нем былую любознательность, всякую любовь к книгам и учению. Сознание собственного превосходства, внушаемое ему в детские годы пристрастием старого Эрншо, теперь угасло. Он долго силился идти вровень с Кэтрин в ее занятиях и сдался с мучительным, хоть и безмолвным сожалением; но сдался бесповоротно. Когда он убедился, что неизбежно должен сойти на низшую ступень, то уже нипочем не желал сделать хоть один шаг, который позволил бы ему подняться. А духовный упадок отразился и на внешности: он усвоил походку вразвалку, неблагородный исподлобья взгляд; его прирожденная замкнутость перешла в чрезмерную, почти маниакальную нелюдимость; и ему, как видно, доставляло мрачное удовольствие внушать немногим своим знакомым неприязнь – уважения он не искал.
Они с Кэтрин все еще неизменно проводили вместе часы, когда он мог передохнуть от работы; но он перестал выражать словами свое влечение к подруге и с гневным недоверием отклонял ее ребяческие ласки, как будто сознавая, что не могла она с искренней радостью расточать перед ним эти знаки любви. Итак, Хитклиф зашел в дом объявить, что хочет побездельничать. Я в это время помогала мисс Кэти привести в порядок ее туалет. Она не рассчитывала, что ему взбредет на ум праздновать лентяя; и, вообразив, что весь дом в полном ее распоряжении, она ухитрилась каким-то образом известить мистера Эдгара, что брат в отлучке, и готовилась теперь к приему гостя.
– Ты сегодня свободна, Кэти? – спросил Хитклиф. – Никуда не собираешься?
– Нет. На дворе дождь, – ответила она.
– Тогда зачем ты надела шелковое платье? – сказал он. – Надеюсь, никто не придет?
– Насколько я знаю, никто, – начала, запинаясь, мисс, – но тебе надлежит сейчас быть в поле, Хитклиф. Уже целый час, как пообедали; я думала, ты давно ушел.
– Хиндли не так часто избавляет нас от своего гнусного присутствия, – сказал мальчик. – Я сегодня не стану больше работать: пойду с тобой.
– Но ведь Джозеф расскажет, – заметила она. – Ты бы лучше пошел!
– Джозеф грузит известь на Пенистон-Крэге, у дальнего края; он там провозится до вечера и ничего не узнает.
С этими словами Хитклиф подошел вразвалку к огню и уселся. Кэтрин раздумывала, сдвинув брови: она считала нужным подготовить почву к приходу гостей.
– Линтоны, Изабелла и Эдгар, собирались приехать сегодня днем, – сказала она, помолчав с минуту. – Так как пошел дождь, я их не жду. Но все же они могут приехать, и если они явятся, тебе ни за что ни про что нагорит – зачем же рисковать?
– Вели Эллен сказать гостям, что ты занята, Кэти, – настаивал он, – не гони меня ради этих твоих жалких и глупых друзей! Я готов иногда посетовать, что они… Нет, не стану!
– Что они… что? – вскричала Кэтрин и посмотрела на него с тревогой. – Ох, Нелли! – добавила она капризно и отдернула голову из-под моих рук. – Ты так долго расчесываешь мне волосы, что они перестанут виться! Довольно, оставь меня в покое. На что же ты «готов посетовать», Хитклиф?
– Ничего… только взгляни на этот календарь на стене! – Он указал на листок бумаги в рамке у окна и продолжал: – Крестиками обозначены вечера, которые ты провела с Линтонами, точками – те, что со мною. Видишь? Я отмечал каждый день.
– Да… И очень глупо: точно мне не все равно! – тоном обиды ответила Кэтрин. – И какой в этом смысл?
– Показать, что мне-то не все равно, – сказал Хитклиф.
– И я должна всегда сидеть с тобой? – спросила она, все больше раздражаясь. – А что мне в том проку? О чем все твои разговоры? Да ты мог бы с тем же успехом быть и вовсе немым или бессловесным младенцем – ведь что бы ты ни говорил, что ни делал, разве ты можешь меня развлечь?
– Ты никогда не жаловалась раньше, что я неразговорчив или что мое общество тебе неприятно, Кэти! – вскричал Хитклиф в сильном волнении.
– Да какое же это общество, когда люди ничего не знают, ни о чем не говорят! – проворчала она.
Ее товарищ встал, но не успел высказать своих чувств, потому что послышался топот копыт по мощеной дорожке и, тихо постучав, вошел молодой Линтон – с сияющим лицом, осчастливленный нежданным приглашением. Кэтрин не могла, конечно, не отметить разницу между своими друзьями, когда один вошел, а другой вышел. Контраст был похож на смену пейзажа, когда с холмов угольного района спустишься в прекрасную плодородную долину; и голос Эдгара, и приветствие, как и вся его внешность, были совсем иные, чем у Хитклифа. У него был мягкий, певучий разговор, и слова он произносил, как вы: не так резко, как говорят в наших местах.