Грозовой перевал

– Я не слишком рано явился? – сказал он, покосившись на меня; я принялась протирать блюда на полках и прибирать в ящиках горки, в дальнем углу комнаты.

– Нет, – ответила Кэтрин. – Ты что там делаешь, Нелли?

– Свою работу, мисс, – отвечала я. (Мистер Хиндли наказал мне всегда оставаться при них третьей, когда бы ни вздумалось Линтону прийти с визитом.)

Она подошла ко мне сзади и шепнула сердито:

– Пошла вон со своими пыльными тряпками. Когда в доме гости, слуги не должны при них убирать и скрести в комнате.

– Надо воспользоваться случаем, что хозяина нет, – ответила я громко. – Он не любит, когда я тут вожусь в его присутствии. Мистер Эдгар, я уверена, извинит меня.

– А я не люблю, когда ты возишься в моем присутствии, – проговорила властно молодая госпожа, не дав гостю ответить. Она еще не успела прийти в себя после стычки с Хитклифом.

– Очень сожалею, мисс Кэти, – был мой ответ; и я усерд-но продолжала свое дело.

Она, полагая, что Эдгар не увидит, вырвала у меня тряпку и со злостью ущипнула меня за руку повыше локтя и долго не отпускала пальцев. Я уже говорила вам, что недолюбливала мисс Кэти и норовила иногда уязвить ее тщеславие; к тому же мне было очень больно. Я вскочила с коленей и вскричала:

– Ай, мисс, это гадкая забава! Вы не вправе меня щипать, и я этого не потерплю!

– Я тебя не трогала, лгунья! – воскликнула она, а пальцы ее уже опять тянулись, чтоб ущипнуть меня, и от злости у нее даже уши покраснели. Она не умела скрывать свои чувства – краска заливала ее лицо.

– А это что? – возразила я, показывая обличительный синяк.

Она топнула ногой, секунду колебалась и затем, подталкиваемая восставшим в ней неодолимым злобным духом, ударила меня по щеке, да так сильно, что слезы хлынули у меня из глаз.

– Кэтрин, милая! Кэтрин! – вмешался Линтон, глубоко оскорбленный этим двойным прегрешением со стороны своего идола – ложью и грубостью.

– Уходи из комнаты, Эллен! Уходи! – повторяла она, вся дрожа.

Маленький Гэртон, который, бывало, всегда и всюду ходит за мной и теперь сидел подле меня на полу, увидев мои слезы, тоже заплакал и, всхлипывая, стал жаловаться на «злую тетю Кэти», чем отвлек ее ярость на собственную злополучную голову: мисс Кэтрин схватила его за плечи и трясла до тех пор, пока бедный ребенок весь не посинел. Эдгар, не раздумывая, схватил ее за руки и крепко сжал их, чтоб освободить малыша. Мгновенно она высвободила одну руку, и ошеломленный молодой человек почувствовал на своей щеке прикосновение ладони, которое никак нельзя было истолковать как шутку. Он отступил в изумлении. Я подхватила Гэртона на руки и ушла с ним на кухню, не прикрыв за собою дверь, потому что меня разбирало любопытство – хотелось посмотреть, как они там уладят ссору. Оскорбленный гость направился к месту, где оставил свою шляпу; он был бледен, губы у него дрожали.

«Вот и хорошо! – сказала я себе. – Получил предупреждение – и вон со двора. Еще скажи спасибо, что тебе показали, какой у нас на самом деле нрав!» – Куда вы? – спросила Кэтрин и стала в дверях.

Он повернулся и попробовал пройти бочком.

– Вы не должны уходить! – вскричала она властно.

– Должен. И уйду! – ответил он приглушенным голосом.

– Нет, – настаивала она и взялась за ручку двери, – не сейчас, Эдгар Линтон. Садитесь! Вы меня не оставите в таком состоянии. Я буду несчастна весь вечер, а я не хочу быть несчастной из-за вас!

– Как я могу остаться, когда вы меня ударили? – спросил Линтон.

Кэтрин молчала.

– Мне страшно за вас и стыдно, – продолжал он. – Больше я сюда не приду!

Ее глаза засверкали, а веки начали подергиваться.

– И вы сознательно сказали неправду! – добавил он.

– Не было этого! – вскричала она через силу – язык не слушался. – Я ничего не делала сознательно. Хорошо, идите, пожалуйста… идите прочь! А я буду плакать… плакать, пока не заболею!

Она упала на колени возле стула и не на шутку разрыдалась. Эдгар, следуя своему решению, вышел во двор; здесь он остановился в колебании. Я захотела его приободрить.

– Мисс Кэтрин очень своенравна, сэр, – крикнула я ему. – Как всякий избалованный ребенок. Поезжайте-ка вы лучше домой, не то она и впрямь заболеет, чтобы только нам досадить.

Бедняга покосился на окно: он был не в силах уйти, как не в силах кошка оставить полузадушенную мышь или полусъеденную птицу. «Эх, – подумала я, – его не спасти: он обречен и рвется навстречу своей судьбе!» Так и было: он вдруг повернул, кинулся снова в комнату, затворил за собой дверь; и когда я вскоре затем пришла предупредить их, что Эрншо воротился пьяный в дым и готов обрушить потолок на наши головы (обычное его настроение в подобных случаях), я увидела, что ссора привела лишь к более тесному сближению – сломила преграду юношеской робости и помогла им, не прикрываясь просто дружбой, признаться друг другу в любви.