Грубая обработка

Левин закурил новую сигарету, автоматически зажав ее в кулак после первой затяжки.

– Мистер Резник, я мог бы…

Инспектор просунул конец указательного пальца в короткую шерсть за ухом Диззи и стал дожидаться продолжения.

– Ну, это не означает, что я изменил свое мнение относительно того, чтобы доносить на других. И не то чтобы я знал что-либо такое, что вам нужно, о грабежах. Меньше, чем кто бы то ни было, я в курсе того, кто причастен к этой работе.

– Тогда что же, Альфи?

– Тот парень, которым вы интересовались, ну, который там околачивался.

– Лысый. Вам еще было небезразлично, во что он обут.

– Его имя Стаффорд. Наркотики – вот его бизнес. И не только легкие сигаретки.

– Вы уверены?

– Бог тому свидетель.

– Вы не захотите…

– Нет, мистер Резник. Я никогда ничего не говорил, никогда не видел вас. Вызовите меня в суд – я представлюсь немым. Но, знаете, наркота это такая штука, как подумаешь, один Бог знает, куда это заведет, иголки, все эти дела со СПИДом. Посадить его, вот что нужно.

Диззи, потеряв терпение, спрыгнул со стены и направился к входной двери.

Я вам обязан, Альфи. Левин покачал головой.

– Может быть, выпьете чашку чая? Альф Левин посмотрел на дом.

– Как-нибудь в другой раз, мистер Резник. Да и то в столовой студии. Не здесь. – Он пошел прочь, опустив плечи. – Вы не возражаете, если я вас спрошу: вы женаты?

– Уже нет.

– Один в пустом доме, а? – Он снова взглянул на дом. – И каждое движение небось отдается в пустоте, словно ты горошина в барабане.

– Спасибо, Альфи.

– Не за что.

Резник уже думал о Нормане Манне, знакомом сержанте из местной бригады по борьбе с наркотиками: у него где-то был номер его телефона, а может, он есть в телефонном справочнике?

«Вы не возражаете, если я вас спрошу…»

Через некоторое время, которое потребовалось, чтобы положить на поджаренный хлеб три ломтика копченой ветчины, затем горчицу, ломтики сыра «ялсберг», Резник уже сожалел, что сжег письмо жены, письмо своей бывшей жены. Он все еще полагал, что письмо было от нее, хотя и не читал его.

«… Вы женаты ли?»

Если он съедет отсюда, то куда? Куда-нибудь, нуда не придут ее письма. Не то чтобы их было много. Это – первое за несколько лет. До этого было три подряд. В одном из них содержалась угроза подать на него в суд с требованием, чтобы он платил больше денег. В другом она извинялась, ссылалась на нервное расстройство, упадок духа, на то, что прямо из-под ног была выхвачена работа. «Извини, Чарли, я не буду больше беспокоить тебя». Затем перерыв в три месяца, и она присылает странное поверхностное описание дома, который она занимает вместе со своим мужем, агентом по недвижимости; из окон ее спальни на верхнем этаже открывается вид на Сноудон. Совсем тан, как если бы она писала какой-нибудь троюродной сестре. Резник совершенно не мог понять, о чем она думала, когда писала все это. Они могли бы, вероятно, стать друзьями на расстоянии, кланяться и перебрасываться словами через сотню миль с помощью почтовой службы. Какими бы ни были ее мотивы, они не нашли дальнейшего развития. Годы – слишком большой срок между письмами, даже для друзей.

«Уже нет».

Его состояние оставляло желать лучшего: он определял это по двум признакам: первый – он не мог пить кофе, другой – его пальцы пробегали несколько раз по коллекции пластинок, но так и не могли ни на одной из них остановиться.

«Человек, который устал от джаза, устал от жизни». Кто сказал это? И, если это так, правильно это или нет? «Чарли, – сказал он сам себе, – мне не особенно нравится, когда ты бываешь таким».

Он нашел номер телефона Нормана Манна и оставил послание с просьбой перезвонить ему. Он все же смолол колумбийского темного кофе и сел дожидаться, когда темно-коричневый ручеек потечет в чашку. Майлз и Бад у него на коленях доедали оставшуюся половину его бутерброда. И только дверной колокольчик напомнил ему о Клер Миллиндер, о ее «самоприглашении», о котором он почти забыл.

– Я решила остановиться на красном вине. – Она стояла за дверью в расстегнутом длинном темно-синем шерстяном пальто, короткой черной юбке, колготках в широкую полоску, в бежевом свитере, слишком свободном в плечах. Можно было подумать, что его она связала сама. Ее лицо светилось улыбкой. – Я пыталась найти новозеландское, но пришлось согласиться на это, – сказала она, проходя мимо него в широкую прихожую. «Мюррей-Вэлли. Осси Шираз». – Это не бурда, хорошее вино. – Она протянула ему бутылку. – Я ее держала в тепле, пока ехала сюда.

Резник взял бутылку и придержал дверь, пропуская ее на кухню. Она прошла вперед с раскрасневшимися щеками и блеском в глазах, задев Резника плечом.

– День был хорошим? – Клер низко наклонилась и погладила малыша Бада. Резнику трудно было не заглянуть ей под юбку.

– Так себе.

– Готова поспорить, что вы устали.

Резник не ответил. Он раскупорил бутылку и поставил ее на стол. Красное вино принято подержать открытым, чтобы оно подышало, но он никогда не помнил, как долго надо ждать и зачем вообще это нужно делать.

– Вы не особенно любите вино, не тан ли?

– Почему, у меня даже есть штопор.