Грубиян

Специально громко хлопаю дверью, возвещая о своём прибытии; Нина робко выглядывает из арки, ведущей в гостиную, и я понимаю, что тело моё одеревенело и примёрзло к полу, а мозги парализовало.

На девушке — тёплое платье крупной вязки бежевого цвета длиной чуть выше колена; волосы уложены в греческую причёску и забраны под серебряную цепочку; на её лице замечаю макияж, но совсем лёгкий — лишь небольшое подчёркивание её природной красоты. Цвет её волос остался прежним, и я не заметил дурацкого лака — лишь аккуратные ногти средней длины, её собственные. Казалось, Нина боялась вздохнуть от неуверенности, а я очень хотел это сделать, но чёртовы лёгкие отказывались функционировать.

— Тебе не нравится? — расстраивается девушка. — Я могу переодеться.

С огромным усилием заставляю язык отлепиться от нёба, чтобы произнести вслух единственное, что вертится сейчас в голове:

— Я тебя сейчас нахрен сожру.

Нина вздрагивает и тут же вспыхивает от смущения, но в глазах девушки мелькает радость от понимания того, что я в полном ауте от её нового образа. Вот только в моей голове лишь картинки того, как я избавляю её от всей этой мишуры, и я, в общем-то, не вижу причин, которые мешали бы мне это сделать. Единственное, что я успеваю перед тем, как голова окончательно отключается — это отнести её в спальню: я ведь обещал ей чёртову кровать.

Нина цепляется за мою шею и прячет пылающее лицо на моём плече, и я просто дурею от этой её реакции. С платьем нельзя включать режим «порвать в клочья», который стал любимым действием по отношению к девушке, потому что оно новое и было явно куплено «для меня». Вот её причёску реально жалко, но ремешок летит куда-то под комод, и волосы крупными волнами рассыпаются по плечам Нины. Запускаю руку в этот чистый кашемир и сжимаю в кулаке — ещё одна разновидность моей зависимости от этой девушки. Вот с колготками можно не церемониться, так что без зазрения совести превращаю их в хлам, за что Нина хлопает меня ладошкой по плечу.

— Когда ты уже научишься бережно относиться к вещам? — ворчит она и тут же закусывает губы, потому что я прокладываю дорожку из поцелуев от её шеи до самого живота.

Чёрт, на мне всё ещё слишком много одежды… Избавляюсь от неё ещё быстрее, чем это было с Ниной, и буквально вгрызаюсь в нежную кожу девушки, и мне приходится приложить немало усилий, чтобы реально не сожрать это хрупкое создание. На нежности терпения не остаётся от слова совсем, но, кажется, Нина совершенно не возражает, судя по тому, что у неё из ряда вон плохо получается сдерживать стоны, ежесекундно срывающиеся с её губ, которые она кусает чуть ли не до крови; мне и самому хочется рычать, как дикому зверю, которого эта робкая малышка незаметно приручила, но в отличие от девушки я не вижу причин сдерживаться.

К кульминации мы оба приходим слишком быстро, но я не даю Нине возможности перевести дух — впереди целая ночь.

Утро. Всю свою жизнь я люто ненавидел это время суток, потому что оно означало начало нового дня, который преподносит лишь поганые сюрпризы. Но сейчас, лёжа на животе и чувствуя лёгкую тяжесть Нины, которая мирно сопит на моей спине, я готов скопировать мурчание своего кота.

Словно прочитав мои мысли, девушка слегка ёрзает и проводит рукой по следам от сигарет на моих лопатках, а потом её рука ползёт всё ниже и ниже и замирает на моей заднице. И вот, когда я уже готов показать ей, как опасно проделывать со мной такие трюки, Нина неожиданно говорит:

— Твоя мать — ещё худший монстр, чем мой отец.

Упоминание моей биологической матери отрезвляет, и я понимаю, почему Нина рискнула дотронуться до моей филейной части: зарубцевавшийся после утюга ожёг под её пальцами ощущался невероятно отчётливо. Так что я не особо удивляюсь, когда слышу её твёрдый голос.

— Нам надо поговорить.

С моих губ против воли срывается тяжёлый вздох: поговорить действительно нужно, причём сделать это надо было уже давно. Собираюсь перевернуться на спину, но Нина сильнее наваливается сверху.

— Пожалуйста, лежи, как лежишь, — упрашивает она. — Когда ты смотришь на меня, я… у меня мысли путаются.

С тихим смешком укладываюсь поудобнее и чувствую, как девушка прижимается щекой к моей спине, при этом выводя пальцами узоры вдоль позвоночника, которые здорово меня отвлекают.

— Я хочу, чтобы ты ответил мне честно: ты помог мне, потому что твоя мать творила с тобой почти то же самое, что со мной — мой отец?

Хмурюсь, потому что она задаёт чертовски правильный вопрос.

— Что заставляет тебя так думать?

Нина вздыхает.

— Вспомни, что ты сказал мне в клубе, после того, как мы… ну, ты понял. Ты же принял меня за охотницу за деньгами, которая ради них ни перед чем не остановиться. Не думаю, что ты так быстро изменил своё мнение. Поэтому повторюсь: ты помог мне из жалости?