Груда камней

Когда судно вошло в тихие воды гавани, родители вышли из каюты и встали рядом по обе стороны от меня, будто военный конвой, охраняющий пленного.

В порту нас должна была ждать арендованная машина. В Джетре это непозволительная роскошь, но в суровых условиях острова – необходимость. Отец забронировал ее за неделю, однако к нашему приезду она еще не была готова; пришлось больше часа торчать в холодной конторе, из окон которой открывался унылый вид на залив. Паром отправился обратно в Джетру. Родители сидели молча, не обращая внимания на мое нетерпеливое ерзанье и тщетные попытки сосредоточиться на взятой с собой книге.

На фермах вокруг города разводили тощих животных, а на бесплодной почве с восточной стороны выращивали для них корм. Дорога, когда-то покрытая щебенкой и петлявшая через земельные участки, сейчас разрушалась – вероятно, из-за суровых зим и бедственного состояния экономики. Машину постоянно трясло на ухабах, колеса буксовали. За рулем сидел отец. Всю дорогу храня напряженное молчание, он слишком сильно жал на газ при подъемах, слишком поздно тормозил на поворотах, и ему постоянно приходилось исправлять свои промахи. Мама сидела рядом с ним с картой в руках, однако мы неизменно сбивались с пути. На заднем сиденье мне было холодно и неудобно, мысли крутились вокруг дома, а родители совсем не обращали на меня внимания, лишь мама порой оглядывалась посмотреть, что я делаю.

Через полтора часа мы добрались до первого горного перевала. К тому времени давно остались позади последняя ферма, последняя изгородь, последнее дерево. Где-то вдалеке замаячили огни города, и открылся вид на серое, с красноватым отливом море, испещренное островками и выступающими из воды скалами. Через пролив можно было разглядеть незнакомый контур материка, утопающий в лучах солнца.

На болотах дорога уходила вверх, а затем, по странной причуде покрытого кустарниками ландшафта, вновь шла вниз. Порой мы ехали по ущелью среди известняковых скал, откосы которых то и дело осыпались, а порывы северного ветра постоянно угрожали перевернуть машину набок.

Отец сосредоточенно крутил рулем, пытаясь объехать валяющиеся на дороге камни и неожиданно возникающие ямы. Карта без дела лежала у мамы на коленях, потому что отец заявил, что и так отлично помнит дорогу, и в подтверждение своих слов время от времени указывал на какой-то проплывающий мимо ориентир. И все-таки несколько раз он ошибался, поворачивал не туда, а то и просто заезжал в тупик. Мама все это время сидела молча. Затем, когда отец понимал свой промах, он хватал карту с ее колен, разворачивал машину, и мы ехали назад, к тому месту, где он неправильно свернул. Иногда он случайно проезжал дальше, чем следовало, и тогда мы путались еще больше.

Нам приходилось помалкивать, хотя, как и маме, мне было видно, когда мы сворачивали не туда. Дорога сама по себе меня не трогала, а вот окружающий ландшафт вызывал живой интерес. Бескрайние болота Сивла всегда поражали и одновременно пугали меня. Когда отец сбивался, это не только отодвигало наш неизбежный приезд в семинарию, но также давало мне возможность открыть для себя новые уголки острова.

Дорога шла мимо нескольких заброшенных башен Сивла, которые тоже каждый раз наводили на меня страх. Местные почему-то никогда не ходили мимо башен. Всякий раз, когда машина проезжала рядом, меня сковывал ужас, но родители этого не замечали. Если мы ехали медленно, мне оставалось лишь судорожно вжаться в сиденье и замереть в напряженном ожидании, что на машину вот-вот прыгнет какой-нибудь вурдалак. Причина подобных страхов так и осталась для меня загадкой.

Вскоре дорога вообще превратилась в разбитую колею, состоящую из двух гравийных полос, разделенных полосой длинной жесткой травы, которая царапала дно машины. Через час или два пути по болотам мы попали в уже знакомую мне узкую долину. По ее краям, словно стражи, стояли четыре заброшенные башни. В долине почти не было деревьев, зато разрослись колючие кустарники, а рядом с относительно широкой речкой стояла небольшая деревушка с видом на море и материк. Отсюда можно было частично увидеть Джетру, которая чернела на фоне Мышиных холмов и казалась одновременно близкой и далекой. В этот момент любой приезжий начинал ощущать себя островитянином, да и выглядеть похоже.