Grunedaal

Я не могу сказать, что что-то знал о существовании ученика Йорвена Сассавата. Конечно же, как Ректор, я знал, что такой ученик существует и что он прилежно слушает лекции в аудиториуме и неплохо выполняет практические задания. Более детально я познакомился с ним на уроках права. Тогда я и заметил жадно слушающего Йорвена. Со временем я отметил, что этот странный ученик (а он все-таки был немного странным на фоне сыновей удачливых торговцев и зажиточных ремесленников) больше тяготеет к общеисторической тематике, нежели к чему-то конкретному. Словно бы он ищет себя среди многочисленных исторических дисциплин. И его совершенно не интересует карьера сама по себе и те льготы, которые предоставляются историку в Изученном мире. В отличие от других учеников, Йорвен не старался улизнуть с практических занятий куда-нибудь в город и редко высказывал желание встречаться с родителями: не то чтобы он их не любил, просто он не хотел лишний раз отвлекаться от Изучения. Больше всего к этому ученику благоволил толстый Игат. Несколько раз он расхваливал мне Йорвена и просил меня по окончанию ученичества разрешить взять ему серьезную тему для практики. Совсем наоборот было с Керном и Олехеном. Если первый сдержанно отзывался о Йорвене, - чувствовалось по скупым ответам, что этот ученик, мягко говоря, не благоволит к изучению ритуалов, - то второй не раз раздражался: ученик высказывал мало интереса к литургике и вяло проявлял себя в литургическом пении или декламировании. Мне поначалу было не понять Олехена. Я считал его серьезным человеком, уравновешенным для того, чтобы не обращать внимание на оплошности или пассивное поведение учеников (если это не нарушает традицию). Но вскоре я понял: Олехен не взлюбил ученика за то, что тот своим незаинтересованным видом подрывает власть Олехена как преподавателя в его собственных глазах. Тогда мне открылась темная сторона моего первого помощника: он был самолюбив и тщеславен. Обычно, если ученик плохо или незаинтересованно учиться по какому-то предмету, то в этом виноват сам преподаватель, а не ученик. Олехен думал по-другому. Однажды на его жалобы я отреагировал несколько раздраженно: меня стала раздражать слабость преподавателя, выставляемая им самим в качестве добродетели. Я осадил Олехена и впервые увидел, как его глаза мстительно сузились. Предать бы значение этому мелкому эпизоду и многое не случилось! Но я добродушно проигнорировал недобрый взгляд своего помощника...

В пятом году своего наставничества я произвел Йорвена в степень магистра и разрешил ему созидать историю сообщества Лорихар. Я сам хотел проверить этого многообещающего магистра, доверив ему такую ответственную работу. Многие магистры-практиканты не согласились участвовать в конкурсе, - я знал причины такой незаинтересованности и потому знал их будущее. Только трое выставило свои кандидатуры на конкурс: Йорвен, Пеол и хромоножка Ти-Сарат. Это несколько огорчило меня: только трое из целого выпуска на проверку обещали стать настоящими историками! Это насторожило меня и привело к неутешительным выводам: многие ученики слишком увлекались внешней стороной Изучения, отдавая в основном предпочтение традиции, ритуалу и литургике. Кроме духовного сана историка их ничего не интересовало и они стремились побыстрее выйти из стен Школы и получить какую-нибудь выгодную синекуру в Центральных сообществах. Даже некоторое увлечение правом теперь представлялось мне в ином, нежели прежде, свете: будущие историки хотели знать тонкости закона, чтобы впоследствии с выгодой для себя ими манипулировать... Когда я высказался в пользу кандидатуры Йорвена, многие члены Ректората недоуменно подняли брови Йорвен не отличался ревностным соблюдением формальной стороны Изучения. Особенно был недоволен Олехен, но в этот раз он побоялся высказать сомнение в правоте моего решения. Часть магистров предполагала, что я поручу исполнение заказа человеку, проявившему себя безупречно по всем меркам. Я и сам понимал, что это некоторый риск. Однако мое разочарование в том выпуске учеников почему-то подстегнуло к непродуманным действиям: мне хотелось доказать самому себе, что выпускники Школы - хоть и немногие могут с успехом делать то, что делают уже опытные магистры. Доказать себе и в том найти долгожданное душевное успокоение. Это была ошибка. Теперь я понимаю, что человеку нетрадиционных взглядов и творческой требовательности нужно было дать время, чтобы в нем вызрела ответственность перед Школой. Так он мог соблазниться неконтролируемым созиданием и надорваться. Как говорил великий Перинан: "Искусство историка состоит в том, чтобы уметь себя ограничивать в чем-то дабы произвести великое в главном..."