Группа крови здравого смысла

Тихий гудок оповестил об окончании работы телефона. Гена растворился в закоулках огромного эфира, продолжая качать деньги с чужих слабостей и пороков. Андрей подошел к окну и снова начал думать о своей жизни в чужих пространствах, сверяя мысли и поступки. Перед его глазами в далеком мамином доме стояла обложка книги Герцена «Былое и думы». Глядя сквозь темный вечерний город, сливая световые пятна окон, он думал о своем былом. Андрей был счастлив, что мог мыслить в тишине кабинета на тему Института собственных врагов, взращённых на ниве этого офиса. Он был счастлив сейчас в своем высотном одиночестве, посетившим эту комнату. Он знал, что очень скоро, уже через несколько минут, Лена скажет, что снова кто-то пришел и кому-то что-то будет нужно. И начнется путаница обыкновенной паутины и узоров Оренбургских пуховых платков; отроется дверь и, как всеми дверьми в мире, будет порожден сквозняк чужого прихода. А пока он стоял у широкого окна, уже замечая черточки воды, падающие сверху под углом и стекающие вниз. Где-то на окраине горизонта мелькнула молния, кому-то нужно было шуметь и освещать нижний мир, напоминая ему о том, что он совсем не главный на этой планете.

Андрей сопоставлял поступки бывшего проходимого знакомца Скуратовского и его странную, закономерную смерть, к которой он шел, насыщая себя ненужными вещами и иллюзией управления судьбой в воздушной среде. Он сопоставлял его физическую смерть со смертью духовной, которой он умер еще при жизни, постоянно в разговоре ковыряясь в носу и никогда этого не замечая. Привезти из Эмиратов коня за миллион долларов, поселить его под Москвой, чтобы на первой же конной прогулке упасть и сломать себе позвоночник… Браво миру идиотов! Какая мудрая закономерность, какая коллекционная смерть, сколько пронзительного намека в этом для остальных. Аве, Мария! Андрей вспоминал, как Фонд выпрашивал у Скуратовского деньги на Новогодние праздники для четырех детских домов. И как этот повелитель информационных полей, воюя пальцем с волосами в носу, кричал во все отравленное ложью горло:

«Я не сладкий! Я не рожал четыре дома детей- идиотов!»

Его услышали там, наверху…, поставив галочку на полях напротив его блудливой изуродованной временем фамилии. Затем вырвали листок и отправили по почте туда, где ставят штампы справедливости, согласованные с настоящим Хозяином Мира, которому не нужно 11 мерседесов и арабских лошадей. Ему было всего сорок один! Сорок один раз эта планета прокатила его вокруг Солнца. Сорок одно лето полное Солнца и бесполезных шансов что-то сделать для Земли. Но он воровал её недра и ставил одутловатые понтовые подписи для производства особого внимания к себе. Мудрый намек для людей в черном, молчащих на кладбище возле инкрустированного гроба. Какая дьявольская трёхмерная человечья чушь… Сколько бесов живут в их грудной клетке, питаясь остатками утреннего кофе, круассанами, красными яйцами убитых рыб и утренней ложью вчерашних оттенков.

Похоронный тамада – идиот, перепутавший имя покойного, сглатывал сухую слюну после спиртовых полосканий не мог сказать ничего внятного, потому что где-то рядом стояла справедливость, внимательно наблюдавшая за обрядами глупых людей, укравших всё. Кто-то стоял у тёмной дырки в земле и тихо обсуждал карамельный цвет обивки салона, кто-то жевал результаты американских заводов, прослушивая аннотации слов о покойнике. Там было не грустно, там было безразлично, и маленькая группа бывших знакомых была похожа на говорящие крошки на ресторанной тарелке с инвентарным номером на дне. Все знали глупость конца и мудрость Творца, жизнь покойника была запаролена свыше в назидание стоявшим. Но всем хотелось кофе, уюта, виски и подальше от засыпанных чужих дыр в земле. Это же чужие дыры, без малейшего намека на будущие свои…

Андрею хотелось на Марс в тишину аллей, которых никто не видел, где эхо никогда не возвращается, утопая в вертикальных песках тишины. Он решал, что ему делать с огромным контрактом, когда на карту было поставлено всё, даже больше, чем всё. От его глубинного анализа зависел завтрашний день и все последующие дни его жизни. Поэтому он вызвал к себе «Златоуста», человека, который умел убеждать, видеть, не ошибаться и выбирать единственный правильный путь, среди густых асфальтных распутий, похожих на черточки смертельных штрих кодов. Вся современная жизнь, напоминала ему штрих код с жирными и тонкими палочками, цифрами и магнитными барьерами для других магнитных барьеров. Андрей понимал, что в новом контракте он имел дело с людьми, для которых голубое небо всегда было вредно для глаз. Решать нужно было немедленно, решать остаток жизни, обойдя минные поля, обильно засеянные металлическими ошибками и сволочными плакатами – «Добро Пожаловать!».

– Андрей Борисович, снизу доложили, что к вам Лиза! – раздался судьбоносный сигнал. – Андрей Борисович, уже давно мой рабочий день… – продолжила секретарь.