Он обещал при необходимости дать мне возможность пользоваться этими печатями, а также сообщил некоторые полезные сведения о военных аэродромах и местах, удобных для выброски парашютистов. Естественно, сам он не мог вступить в нашу группу, поскольку уже был членом подпольной военной организации.
После беседы мать Юрека пригласила нас на ужин. Она была приветлива, как и в прежние довоенные годы. С удовлетворением я отметил, что мои соотечественники, непосредственно на себе испытавшие террор оккупантов, ставшие очевидцами массовых убийств и грабежей, на сотрудничество с восточным соседом смотрят совсем иначе, чем узколобые штабники из лагеря в Козельске.
В поисках дальнейших связей на следующий день я отправился к моему дяде Яну, зная, что смогу у него остановиться и буду принят с распростертыми объятиями. В этой семье особую доброжелательность ко мне проявляла тетя Виктория. Она уже выручила меня однажды, когда я, будучи студентом, из самолюбия не захотел обратиться за материальной помощью к родственникам. Под предлогом уроков латинского языка для ее дочери Эли (способная девочка вовсе в них не нуждалась) она дважды в неделю приглашала меня к себе на обеды.
В доме дяди все действительно встретили меня с исключительной сердечностью и гостеприимством. Из беседы, затянувшейся далеко за полночь, я почувствовал, что, невзирая ни на какие грозящие им опасности, они не откажут нашим людям в пристанище и помощи. Тогда я рассказал о подлинной цели моего возвращения в Польшу и о тех задачах, которые перед нами стоят. Все мои родственники выразили готовность в меру своих сил и возможностей нам помогать. И особенно тетя Виктория. Она тут же перечислила всех знакомых, имевших свободные комнаты, и пообещала завтра же организовать конспиративные квартиры и явки для членов нашей группы. Она пыталась задержать меня у себя на несколько дней, чтобы я отдохнул. К сожалению, для этого не было времени.
От дяди я узнал, что в их же доме этажом ниже сейчас живут два моих двоюродных брата — Роман и Юзеф, которые могут быть мне полезны и наверняка согласятся присоединиться к нашей группе. Он заверил меня, что на них целиком можно положиться.
Не теряя времени, я спустился к братьям, но, несмотря на поздний час, дома застал только Романа. Он был рад моему возвращению и после беседы охотно принял предложение вступить в нашу группу. Я узнал, что он ведет торговлю лесом, много ездит по стране, имеет обширные связи и широкий круг знакомых. Тут мне пришла в голову мысль использовать эти его возможности и организовать постоянно действующую сеть наблюдателей на главнейших железнодорожных магистралях, по которым осуществляется движение на Восточный фронт. Таким способом можно было бы получать информацию о том, какие части и куда перебрасываются, как обеспечивается и снабжается тот или иной фронт, и таким образом заблаговременно разгадывать намерения врага.
Утром я обсудил эту мысль с Романом. Важно было уточнить, где можно создать наблюдательные пункты. Оказалось, что в Седльцах у него есть хорошая знакомая, дочь железнодорожника, Старенжанка. Он обещал попытаться привлечь ее к нашей работе. В Люблине мог действовать Юзеф. Сам Роман собирался перебраться в Пшемысль. На белостокской линии знакомых у него не было. Однако я вспомнил, что в Малкини до войны знал семью железнодорожника Сивика. Это были очень толковые люди, которые вполне сумели бы справиться с такой задачей. Я решил, что в ближайшее время съезжу к ним лично. В ходе дальнейшей беседы мы договорились, что Роман и Юзек попытаются достать подряды на ведение строительных работ на различных участках железных дорог, что даст им возможность свободно передвигаться и вести наблюдение за военными перевозками.
На следующий день мы разъехались — Роман в Седльцы и Люблин, я — в Малкини.
Семью Сивиков я отыскал без труда — они по-прежнему жили в своем маленьком домике. Оказалось, что рядом живет и мой давний товарищ по школе — Тыборовский. Сивик и Тыборовский без колебаний согласились сотрудничать с нами, расценив это как свой вклад в дело борьбы с гитлеровскими оккупантами. Буквально на следующий день они взяли весь железнодорожный узел под пристальное наблюдение. Мы договорились, что за донесениями о результатах их наблюдений я буду регулярно приезжать раз в несколько дней.
Вернувшись в Варшаву, я выкроил наконец немного времени, чтобы поехать в Беляны навестить свою прежнюю любовь. Поехал на трамвае. Еще издалека увидел утопающий в зелени знакомый дом. Он был изрядно избит пулями, на одном углу виднелась большая свежезаделанная брешь от снаряда.
Я постучал в дверь. Открыла мать.
— Ежи!.. Вы живы? О боже! А Яди нет… Одну минуточку… Тадек! — позвала она младшего сына. — Беги к Марысе… Это недалеко, — повернулась она ко мне. — Ядя у подруги, сейчас прибежит… Вы живы, вы живы, — все повторяла она, — а мы с мужем думали уж, что… От вас было всего одно письмо из Латвии, а потом никаких вестей. Садитесь же…
Минуту спустя в комнату влетела раскрасневшаяся Ядя с криком:
— Я же вам говорила — жив!