Группа специального назначения

— Сейчас нет… Я окончила текстильный факультет Иваново-Вознесенского политехнического института, это было в 1925 году. Очень рано вышла замуж. Николая постоянно переводили — то в Хакасию, то на Украину, то в Западно-Сибирский край, у меня нигде не получалось работать больше двух лет. К тому же неустроенный быт. В конце 1939-го приехали сюда. Николаю выделили эти хоромы, думали наконец-то заживем нормальной жизнью… — Глаза женщины наполнились слезами.

— Муж никогда не говорил с вами о работе? — рискнул спросить Максим. Женщина сделала недоуменное лицо, задумалась. — Особенно в последнее время, — добавил Максим.

— Знаете, нет… Ни в последнее, ни до того… Я видела, как он устает, спина у него болела. Мог за ужином пропустить стопку-другую, но никогда не позволял себе лишнего… Он ограждал меня от своей работы, понимаете? Берег, чтобы я ни о чем не знала. Я иногда спрашивала, а он словно каменную стену воздвигал, переводил разговор на другую тему. Иногда оцепенение на него накатывало, сидел неподвижно, будто витал где-то…

— Инга Александровна, спасибо за воду, мне надо идти.

Она немного оживилась, но когда он уходил, снова поникла, потускнели глаза.

Когда он вышел из подъезда и направился к машине, неожиданно — как головой о футбольную штангу — свет фонаря в глаза:

— Не спешите, гражданин, предъявите документы!

Силуэты в фуражках с карабинами, повязки на рукавах. Максим ничем не выдал своего испуга. Нахмурился, стараясь не щуриться. Глупо устраивать потасовку — место неподходящее, к тому же их было двое, а третий грамотно держал дистанцию и скинуть карабин с плеча мог стремительно.

— В чем дело? — проворчал Максим. — Я работаю в горкоме партии, выполняю поручения первого секретаря Малютина… — Рука медленно потянулась во внутренний карман пиджака за документами.

— Хорошо. Стойте спокойно, — документы у него отобрали, старший наряда начал при свете фонаря вчитываться. Замешкался: очевидно, не каждый день приходилось сталкиваться с подобными бумагами. Поколебавшись, вернул их Максиму, посмотрел в лицо. Шелестов мысленно чертыхнулся — надо же, подфартило.

— Этого мало, сержант? Справку о смерти показать?

Второй боец приглушенно хихикнул. Первый издал что-то невнятное, осветил номер стоящей неподалеку машины.

— Это ваша машина?

— Это государственная машина, — поправил Шелестов. — Находится на балансе горкома, во временном распоряжении первого секретаря, поручения которого я выполняю. Еще вопросы, товарищи? Прошу простить, у меня мало времени.

— Хорошо, все в порядке. — Сержант козырнул.

Глава шестая

Утро выдалось пасмурным. Небо бороздили свинцовые тучи. Но дождя не было, причем уже давно. Земля пересохла, местами потрескалась. Ветер набегал порывами, гнул ветки кустарника. Но было тепло, даже жарко.

Офицеры особой группы вышли из машины и настороженно огляделись. Шансы угодить в засаду, подобно людям Берзина, сохранялись. К хутору Гремячему добирались окольными путями, несколько раз проверялись, но никого не встретили. Заранее прилежно проштудировали милицейские отчеты, местность представляли. До реки, где проходила граница, отсюда было метров триста.

— Всем приготовить оружие, — распорядился Максим. — Работаем в партизанском режиме. Коган, осмотреть кусты справа. Буторин, пройди по дороге в обе стороны, проверь, не смыкается ли с этой грунтовкой еще какая. Сосновский, проверить подсобные строения. За работу, товарищи офицеры. Будьте настороже.

Сотрудники разошлись в разные стороны. Максим нащупал в кармане «ТТ». В другом кармане — пара запасных обойм. Малютин выдал из «личных запасов». Документы насчет «особых поручений» подразумевали ношение оружия.

Следы машины, на которой приехали сотрудники Берзина, отчетливо вдавились в высохшую грязь. Дальше хутора машина не пошла. Когда нашли тела, транспорт находился здесь же — злоумышленников он не привлек.

Несколько минут Максим поколдовал у разбитого палисадника, перебрался внутрь, поползал на четвереньках, отыскивая следы. Медленно отправился за угол, задержался у крыльца. Трещали доски за пустырем, чертыхался Сосновский, обследуя сараи. Шелестов стоял у крыльца, озирался. Брызги крови на крыльце и под крыльцом, неподалеку бочка, за ней — развалившаяся телега. Там тоже кровь и высохшие следы мозговой жидкости.

Максим ходил по хутору, делал «зарубки» в голове. Пока ничто не противоречило милицейским отчетам. Будет крайне грустно, если не отыщется зацепка. Напротив крыльца — приземистая сараюшка, перед ней дровяник, содержимое которого основательно разворочено. В ту сторону Максим не пошел — туда по периметру приближался Сосновский.

Шелестов осторожно поднялся на скрипучее крыльцо, потянул дверную ручку. Из хаты исходил гнилостный запах — там давно никто не жил. За десять минут он обследовал строение, вышел наружу, вспотевший и разочарованный. Сунул папиросу в зубы, стал чиркать зажигалкой.

Сосновский копался на задворках. Между дровяником и сараем были разбросаны дрова, он перебирался через них, осматривался и явно тормозил. Со стороны сломанных ворот подошли Коган с Буториным.