Групповые люди

— Очень даже вяжется, — ответил Бердяев резко. — Чернышевский велик, потому что нравственно чист. Его "Что делать?" — художественно бездарное произведение, потому что в его основе лежит скудная и беспомощная философия. Но эмоционально и этически я совершенно согласен с Чернышевским и очень почитаю его. Чернышевский свято прав и человечен в своей проповеди свободы человеческих чувств и в своей борьбе против авторитаризма. В книге его, столь оклеветанной правыми кругами, есть сильный аскетический момент и большая чистота. Чернышевский — один из самых лучших русских людей, он преподал нам урок высоких идеалов, высокого служения отечеству. Он благороден и тверд в своем благородстве. Я убежден в том, что русский народ, подобно еврейскому народу, народ мессианский. Русская революция, как и русская народность, стала под знак нигилистического отрицания, под знак материализма, нигилизма, атеизма. Русская революция, социально передовая, была культурно реакционна, ее идеология на стадии претворения в жизнь умственно отстала.

— Значит, по-вашему, тупик?! — не выдержал Каменев. — Отсталые массы не могут быть творцами новой жизни, поскольку умственная отсталость всегда реакционна? Не вы ли двадцать лет назад доказывали, что народ и только народ является творцом истории? Не вы ли так презирали мелкобуржуазные настроения в среде революционеров-интеллигентов? Не вы ли пропагандировали коммунистические идеи как единственно приемлемые для России! А теперь, когда вы увидели кровь и голод, разруху и человеческие страдания, вы испугались и ударились в поповское краснобайство! Вы нам пытаетесь открыть истины, которые мы знаем с пеленок! Свобода, любовь, братство, личность — все эти ваши вшивые лозунги не стоят и выеденного яйца. Они взяты на вооружение контрреволюцией — Каледиными Корниловым, Красновым и Деникиным. — Каменев с презрением посмотрел на Бердяева. И тут же отвернулся.

— Я уже не первый раз слышу нечто подобное, — сказал Менжинский. — Наши враги настойчиво твердят на всех перекрестках, что всякая революция заканчивается непременно контрреволюцией. Заканчивается реставрацией старых порядков в еще более жестком и неприглядном виде. Эта идея применима лишь к буржуазным революциям. Вы пророчите нам бонапартизм со всеми его хитросплетениями, убийствами, репрессиями и предательствами. Этого не будет, господин Бердяев! Запомните, именно пролетариат призван спасти и духовную культуру, и культурные ценности, и личность, и истинную свободу.

— А вы знаете, сколько убийств было совершено нелегальными контрреволюционными организациями "Национальный центр" и "Правый центр"? Сколько жертв на совести ваших друзей-интеллигентов? Сколько детей оставлено без отцов и матерей? Молчите? Я прочту вам некоторые документы, где кадеты и черносотенцы во главе с их предводителем Щепкиным призывают к захвату власти, к уничтожению руководителей Советского государства. Они так и говорят: "Кровавая расправа — единственный путь для очищения России". И все-таки мы в этих условиях стараемся не озлобиться, избежать палачества и незаконных действий. Вот одно из последних постановлений ВЧК. — Дзержинский протянул Бердяеву лист бумаги, где говорилось о борьбе с контрреволюцией. Постановление заканчивалось тремя пунктами:

"1. Прекратить с момента опубликования этого постановления применение высшей меры наказания (расстрел) по приговорам ВЧК и всех местных органов.

2. Поручить т. Дзержинскому войти в Совет Народных Комиссаров и ВЦИК с предложением о полной отмене высшей меры наказания не только по приговорам Чрезвычайной комиссии, но и по приговорам городских, губернских, а также Верховного при ВЦИК революционных трибуналов.

3. Постановление ввести в действие по телеграфу.

Председатель ВЧК Ф. Дзержинский, 15 января 1920 г.".

Затем Дзержинский подробно рассказал о том, как нередко контрреволюционеры проникают в ряды творческой интеллигенции и, выдавая себя за правоверных коммунистов, готовят мятежи и заговоры. Он подробно рассказал об одном из организаторов ряда убийств — Войто Элоранто (он же Виктор, он же видный "социал-демократ", "публицист", редактор "демократической газеты", он же фермер, у которого 400 голов свиней и 20 рабочих, он же "борец против любой эксплуатации").

Слушая Дзержинского, Менжинский поражался тому, с каким терпением председатель ВЧК отвечал на вопросы философа. Менжинский понимал, что председатель ВЧК этим допросом еще и еще раз утверждал свои главные мысли: "Тот, кто стал черствым, не годится больше для работы в ЧК"; "Если ЧК не будет утверждать законность и справедливость, она неизбежно станет на путь контрреволюции". Дзержинский говорил тихо, трудно подбирая слова, коверкая их, делая неправильные ударения, неверно строя фразы, но, может быть, именно эта неправильность подчеркивала и пророческие ноты, и ту жажду идеала и истины, которые были так дороги Бердяеву.

— Вячеслав Рудольфович, — неожиданно обратился председатель ВЧК к Менжинскому. — Как вы считаете, способен ли господин Бердяев участвовать в каком-либо заговоре?