Грусть белых ночей

Вечером того же дня на дороге напротив здания лесничества остановился «козел» директора лесхоза. Сам директор, молодой, худощавый, в короткой кожаной куртке, вышел из машины, но в контору не двинулся — похаживает по дороге, посматривая на наши окна. Ждет, что выбежит кто-то из нас. Нетрудно догадаться — едет на охоту.

Я разошелся до бешенства. Много на себя берете, уважаемый товарищ Пикулик! Хотите, чтобы лесничий выбежал навстречу, сел в машину, угождал, прислуживал. Как когда-то лесники в поэме Якуба Коласа «Новая земля». А фигу с маком не хотите? Если нужна помощь, то будьте ласковы зайти к нам, попросить, поговорить...

Растерянный Будай бросился к двери, но я остановил его. Директор поехал один...

Через минуту Будай, надрываясь от хохота, вышагивал по комнате.

— Будет гром. Помянешь мои слова. Только не знаю, когда и с какой стороны грянет...

VII

В бору, на рассвете, трубят лоси. Тонконогий горбоносый красавец самец выходит из прогалин на межу бора и болота, заросшего низким, чахлым хвойником, зовет свою безрогую подругу. Трубные, полные страстного призыва звуки стоголосым эхом разносятся в лесном раздолье. Из болотных зарослей покажется стадо лосих, какая-нибудь из них приблизится к горбоносому красавцу, будет ласкаться, тереться о его шею, но он не тронется с места. Он по-прежнему трубит, посылая призывную песню только одной, которая где-то задержалась, заблудилась или подбилась в дороге. А если она не появится, лось уныло направится в чащу, чтобы снова выйти на рассвете завтра и послезавтра...

Километрах в двадцати от лосиного бора добывают нефть, еще ближе, уже в пределах лесничества, стоит буровая установка. Буровики лосей не трогают, и они не ушли из леса. Лось доверчив, его можно даже приручить...

Днем там, где на рассвете трубят лоси, старый, чудаковатый Ильюша прогоняет стадо. Коровы пасутся на краю болота, а он, одинокий, странный человек, давно вырастивший сына, садится под березу, вынимает из-за пазухи свирель. Мягкие, чарующие звуки наполняют лес. Прожил Ильюша однообразную деревенскую жизнь, с детства и до старости пасет скотину, но, если послушать, как и что играет, можно подумать, что объездил целый свет, все увидел, пережил. Такой игры на свирели, как у Ильюши, я нигде больше не слышал...

На исходе уже и сентябрь.

Будай напророчил: пошли неприятности. В лесничество приехала комиссия. Трое лесхозовских служащих перерыли документацию, допросили лесников, рыскали по лесу, обмеривая штабеля дров.

О том, что лесники дальних кордонов сами оформляют квитанции на дрова, в лесхозе знали. Ведь это давало очевидную прибыль. Я даже считал, что таким образом осуществляю экономическую реформу. Лесник ведь не только сторож, но и фактический хозяин в лесу. Но теперь все обернулось против меня.

Установив факты с дровами, ревизоры представили их как незаконные.

Было ясно: хорошо, если меня только снимут с работы...

Комиссия уехала. Вслед за ней поехал в райком Савчук. Защищать меня. Вернулся невеселый. Проверку, как он пояснил, лесхоз начал не по своей воле. Прислали бумагу из министерства, а в ней накручено бог знает чего...

Савчук считает, что заварил кашу Гаркуша. Выгораживая себя, топит других...

Вечером впервые за всю осень блуждаю возле Стасиной квартиры. Вчера видел ее издалека. Шла задумчивая, невеселая. Мне теперь хочется встретить Стасю и попрощаться с ней.

Я несколько раз прошел от школы до дома, где она живет. В окнах комнаты темно. В учительской, в классах тоже света нет. Я долго стою под окнами школы. Под ногами шуршит опавшая листва. В голых ветвях берез слегка шумит ветер...

Нет, я обманываю себя, что хочу попрощаться со Стасей. Я не могу без нее. С того времени, как мы глупо поругались, прошло почти два месяца, и не было дня, не было, может, минуты, чтобы Стася так или иначе не присутствовала в мыслях, чувствах, во всем, что я говорил или делал. Первые дни в душе жила острая обида. Мое достоинство было оскорблено, унижено. Постепенно это прошло. Я стал винить себя. Кто так разговаривает с девушкой, как я в ту ночь? Кто я для Стаси? Почему она должна ко мне льнуть?

Был Виктор, она любила его. Может, даже любит. Но он далеко, он женат. Разве Стася не звала меня, зная, что Виктор придет? А я позорно сбежал, потом обидел ее...

В конце концов, все это глупости. Я люблю Стасю и ничего не могу с собой поделать. Если я с ней, мне радостно. Когда иду, сижу, разговариваю с ней, то весь во власти возбуждения, приподнятости. Ни с какой другой девушкой ничего подобного у меня не было. Так почему я бегу от Стаси? Раз в месяц виделись в прошлом году, а теперь еще реже...

Несмотря на гнетущие, противоречивые мысли, к Стасе я не пошел.

Что я ей скажу? Что меня увольняют с работы. Подаст на прощанье руку, пожелает счастливой дороги. Нет, прощаться не надо...