Грусть белых ночей

Может, и хорошо, что друзья-товарищи на расстоянии. Армия, служба — не гулянки по улице. При хлопцах Сергей чувствует себя неловко. Ведь живет в душе ощущение и своей причастности к великой войне, которой охвачен весь мир. А знакомые хлопцы ежеминутно напоминают, что ты желторотый местечковец и, кроме школы, ничего не видел. С чужими людьми проще.

Когда выдается свободная минутка, Сергею приятно поговорить с Семененко. Он интересен для Сергея тем, что два года, в течение которых Сергей был разлучен с Галей, мог видеть ее каждый день. Только мало Семененко о Гале знает. Сергею даже странно, что он Галей почти не интересовался.

— На вечеринки Галя ходила? — спрашивает Сергей.

— Сдается, ходила.

— У вас часто были вечеринки?

— Не знаю. Зимой у меня нога болела. Я никуда не ходил.

— Ты хоть раз с Галей говорил?

— Может, и говорил...

Семененко — парень не очень компанейский. Может, потому, что болезненный. Его, видать, положат в медсанбат.

Больше всего Сергею нравится время, когда все укладываются спать. В доме, где стоит взвод, на кровати спит лишь один старшина. Кровать никелированная, с блестящими прутьями. Старшина — понурый, молчаливый, неприветливый, недобрый. Кипит от злости. Но, зная, что впереди отправка на фронт, причинять кому-нибудь серьезные неприятности побаивается.

Во взводе успели появиться верховоды. Есть уже и такие, на ком верховоды катаются.

Улегшись на пол, бойцы с минуту только шелестят соломой: примериваются, как лучше лечь, укрыться. В комнату льется свет месяца, синеватой полоской тянется от окна к стене, у которой стоит постель старшины. В полосах света время от времени вспыхивают блестящие прутья кровати.

Начинается обычный спектакль. Зюзин — круглолицый, со взглядом исподлобья старший сержант. Зюзину лет тридцать; за какую-то провинность его перевели из артиллерии в пехоту. Свои выпады бывший артиллерист обращает в адрес бойца Филькина, недавно призванного в армию. Филькин имел броню, работал бухгалтером на оборонном заводе. Все знают — сам Филькин рассказывает и показывает фотокарточку — дома у него осталась красивая жена, а детей нет.

— Твоего помощника как фамилия? — начинает допрос Зюзин.

— Я говорил. Монахов...

— Ты был старшим бухгалтером, а он просто бухгалтером?

— Так...

— С тебя броню сняли, а Монахова оставили?

— У него слабые глаза.

— Не волнуйся. Что нужно, Монахов увидит. Говоришь, он неженатый?

— Неженатый.

— Занимает комнату в вашем доме?

— Через стенку живет. Дом барачного типа.

— Спит с твоей женкой Монахов. Как пить дать. Могу господом богом поклясться — спит. Такие ты условия ему создал: место тепленькое оставил, женку пригожую. Она молодая?

— Двадцать восемь лет.

— Самый цимес. Спит, брат, она с Монаховым.

Бойцы давятся от смеха. Комедия, которую каждый вечер разыгрывает Зюзин, нравится.

— Не пойдет она на такое, — рассудительно возражает Филькин.

— Почему не пойдет?

— Муж на фронте. Соседи могут заметить. Совестливая она.

— Почему писем не пишет твоя совестливая?

— Все может быть. Может, письма не доходят...

— Дурень ты. Хоть и старший бухгалтер. Давно женка твоя с Монаховым спит. Никогда красивая баба терпеть не будет. Поверь моему слову. У меня баб перебыло — пальцев не хватит пересчитать. Баба как кошка: кто погладит, для того спину выгибает...

В буднях войсковой подготовки самые желанные моменты — обед, ужин, минуты, когда приносят почту. Кормят лучше, чем в запасном полку. Хоть на второй категории — по ней теперь бойцы получают питание — тоже не очень разгонишься. Но Сергей научился беречь хлеб, сахар и голодным не бывает.

В роте он близко сошелся только с одним человеком — сержантом Решетниковым. Решетников — невысокий, щуплый, с густыми веснушками на худом некрасивом лице. Родом он из Казахстана, призван в армию сравнительно недавно.

Занятно они познакомились — сначала поссорились.

Сергей был дежурным по взводу. Вместе с другим бойцом принесли в плащ-палатке хлеб, сахар, табак и два термоса — с супом и чаем. Решетникову, находившемуся в наряде, суп оставили, про чай забыли.

— Только немцам привык ж... лизать! — накинулся сержант на Сергея. — О своих не думаешь...

Вот, значит, какие настроения живут. Отношение Решетникова к тем, кто был в оккупации, не лучше, чем у баб — торговок со станции Фаянсово.

Сергей сдержался. Оскорблением на оскорбление не стал отвечать.

— В нашем районе было шестьдесят деревень, — спокойно сказал Решетникову. — Сорок восемь немцы спалили. Три деревни вместе с людьми. За что — как ты думаешь?..

После этого случая Решетников стал набиваться на дружбу. Сердце у него доброе, отзывчивое.

Спят они теперь рядом. Решетников подолгу рассказывает о своем житье. Дома у него жена осталась, двое детей. Дети малые, жена часто хворает.

Еще пополнение прибывает. Взвод, рота доводятся до полного комплекта. Это означает — скоро на фронт. Куда? Ближайшие фронты — Прибалтийские...

Сергея вызывает к себе командир роты, старший лейтенант. Он, видать, до войны был студентом или учителем: лишней шагистикой бойцов не донимает.