Грусть белых ночей

Тяжело было в сорок втором в местечке. Фашисты лютовали. Тогда расстреляли одного из товарищей Сергея по подпольной группе. Сергей в тюрьме сидел. Но даже не это было главным. Невыносимо было от мысли, что фашисты идут вперед, побеждают... Двух лет не прошло, а положение в корне изменилось...

Возможно, такими вот газетами обклеены стены дома где-нибудь в Германии. Что думает немецкий обыватель сегодня, читая такие заголовки?..

В комнату заскакивает Костя Титок. С ходу кричит:

— Вы что сидите? Царство божие так можно проворонить! Кто паек пойдет получать?

— По сегодняшний день НЗ...

— Списано НЗ. Дают с сегодняшнего дня. На два дня.

В соседнем дворике, на разостланных палатках, высится горка хлебных буханок, лежит несколько кусков шпика с синими печатями на шкуре. И очередь стоит — паек выдается на десять человек сразу. Делит его незнакомый, немолодой уже старшина. Николай бросается подбирать команду — местечковцев даже больше, чем десять, но некоторые успели свою долю получить...

Жить можно. В вещмешке у Сергея снова более полбуханки хлеба, приличный кусок сала, в отдельной бумажке сахар, соль. И папирос дали по двадцать штук. В запасном полку табаком не обеспечивали. Третьей категорией он не предусмотрен.

В обед всей артелью молодые солдаты отправляются на Волгу, набирают в котелки воду, готовят чай.

Немного человеку надо для бодрости. У Сергея полбуханки хлеба, и совсем по-другому смотрит он на мир. Немного непривычно видеть знакомых хлопцев из местечка в военной форме. Тем более что не всем она идет. У Сергея шинель хорошая, теплая, а штаны маловаты. Икры чересчур выпирают. Ботинок Сергей вообще не взял. На нем еще те, в которых он прибыл в запасной полк. Ему нужен сорок четвертый размер, а такого нет.

У низкорослого щупловатого Адама шинель до пят, полы по земле волочатся. Петр Герасимович так натянул на голову пилотку, что даже свои кирпатые уши под ней спрятал. Он и на солдата не похож: торчит из шинели посиневшее, замерзшее, узкое, как у хорька, личико. Высокий, длинноногий Костя Русакович вышагивает в своей на диво короткой шинели, словно аист.

— Команда короля Гороха, — поддразнивает Костя Титок. — Герасимовича и Русаковича можно в почетный караул ставить.

Веселый, солнечный день. Никто не вызывает солдат, не посылает на работу. Словно не в армии они, а в доме отдыха.

Назавтра — неприятность. С утра в комнату заходит старшина, деливший паек. Переминаясь с ноги на ногу, заявляет:

— Вот что, братья славяне. Нехорошо получается. Разместили вас как людей. Навстречу пошли. А у вас такие дела.

— Какие дела? — спрашивает Мелешка.

— Хозяйка начальнику пожаловалась. Хромовые сапоги у нее украли. Совсем новые, говорит, были. Лучше отдайте. Могут раздуть дело.

Бойцы — все без исключения молодые, с чистыми, открытыми лицами — удивленно переглядываются.

— Ищите! — кричит Мелешка. — Если кто взял, пусть отдаст.

Что-то недоброе делается: бойцы вытаскивают из углов вещмешки, бросают на середину комнаты — ищите!

Мешки у всех почти пустые — полбуханки хлеба, портянки, какие-нибудь мелочи. Даже не развязывая мешка, можно сказать, что сапог в них нет.

Старшина чувствует себя неловко:

— Сходите к замполиту. Ему баба нажаловалась.

Когда старшина выходит, в комнате воцаряется тишина.

— Мы друг друга знаем, — говорит Мелешка. — Из одного полка. Всякое бывает. Если кто взял, лучше, хлопцы, вернуть.

В хате ночевали Сергей, Василь Лебедь, Николай Прокопчик, Богдан Мелешка, Костя Титок, Костя Русакович, Адам Калиновский, Петр Герасимович, хлопец из соседней с их местечком деревни Ковеньки, его зовут Кора-Никорай (редкий случай — вместо «л» он произносит «р»), таджик Рахим — его также все знают — и хромой, горбоносый учитель — фамилия его Демяшкевич.

Бойцы взволнованно вышагивают по комнате.

— Тут ошибка, — говорит Рахим. — Зачем мне хромовый сапог, который блестит? Надеть такой сапог не могу, продать не могу. Базар здесь не видел.

— А и правда, хлопцы, если б взял кто, то куда с ними денешься?

— Хозяйка еще та: пришли голодные с разгрузки — кружки воды не дала. Гляньте, все стены оклеены немецкими газетами. С фрицами, может, нюхалась...

Лицо Мелешки вдруг побелело.

— Курва немецкая! Я шесть немецких эшелонов под откос сбросил, а она поклепы... Я ее, суку, научу свободу любить. Мы таких выдели. Пустите меня, хлопцы!..

Мелешка как чокнутый: лицо стало сине-зеленым, на губах — пена. Рвется искать хозяйку, но двое бойцов держат его за руки.

Сергею хозяйка не нравится: остроносая, глаза неспокойные, бегающие — как у собаки. Такая может наврать, оклеветать. Одно непонятно — зачем ей? Чего добьется?

— Пойдем к замполиту, — говорит Сергей. — Кто со мной?

После короткого совета к замполиту отправляются Сергей Калиновский, Богдан Мелешка и учитель Демяшкевич.

Замполит пересыльного пункта, медлительный в движениях, полный, широколицый майор, занимает отдельный домик. Делегацию принимает сразу.

— Мы — комсомольцы, — волнуясь, объясняет Сергей. — Никто из нас сапоги взять не мог. Воинскую присягу принимали...