Грусть улыбается искренне

— Да уж… Мам, — парень вдруг улыбнулся, чтобы разрядить драматическую обстановку. — Не станешь всем подругам болтать об этом, а?..

Недоверие. Жадность. Равнодушие

Она дала слово ничего никому не рассказывать, в частности подружкам, при условии, что Витя начнёт серьёзно заниматься уроками. Близость окончания школы и вступительных испытаний волновала мать не меньше Витькиного здоровья, особенно учитывая то, что парень по многим предметам еле-еле выпрашивал тройки. Пообещать стараться парню ничего не стоило, так как в отделении без Инги он не находил себе толкового дела, кроме как (страшно подумать!) науки.

Всего за несколько дней палата превратилась в настоящий рабочий кабинет: на тумбе стопкой лежали книжки, учебники, старые затёртые конспекты. А кровать стала похожа на свалку завода бумажной промышленности — валялись листочки с ксерокопиями тетрадей друзей и одноклассников. Объёмы, которые Виктору предстояло выучить, конечно, убивали одним своим видом. Но мальчишка не сильно страдал по этому поводу. Он никогда не был ботаником и заучкой, поэтому зубрить досконально не собирался. Главное, на что рассчитывал парень, это на свою бесподобную память и логику.

Валяясь на кровати, читая учебники и изредка посматривая в окно, он думал, может ли быть так, что погода чувствует настроение. Ведь как только он перевёл деньги и уладил недоразумение с родителями, небо точно скинуло с себя все тучи и теперь по-зимнему прохладное, но чистое смотрело на землю. Виктор ощущал невероятную лёгкость и был чрезвычайно доволен собой. Он не мог нарадоваться, что для кого-то действительно многое значит.

На тумбе зажужжал телефон. Пришло сообщение от Лёшика. «Сейчас зайду», — гласило короткое послание.

Витька довольно потянулся и стал поспешно сгребать учебники в тумбочку, чтобы друг не заподозрил его в ботанизме. Кое-как причесав непослушную шевелюру, парень отправился в холл встречать Лёшика.

В окна падали широкие солнечные лучи. Виктор выглянул во двор: ярко-белое солнце заливало всю больничную территорию, отражалось бликами в маленькой речке, прыгало лучами по металлическим навесам. По небу насыщенно синего цвета плавало несколько белых, маленьких туч, а вдалеке, у самого горизонта, оставляя серебристую полосу, летел самолёт. Погода точно забыла, что по календарю уже пришёл декабрь.

Услышав за спиной шаги и шорох, Витька обернулся. Стоявший перед ним Лёша выглядел как-то необычно: в расхристанной куртке, в кепке набекрень, он стеснительно прятал глаза и стыдливо, будто украл что-то, шаркал ногой по полу.

— Привет, с тобой всё нормально? — спросил Виктор, протянув ему руку.

Лёшик нехотя дал пять, и снова уставился в пол.

— Не совсем.

— Ладно. Тогда пошли выйдем, расскажешь, — парень похлопал друга по плечу и направился к лестнице.

— Нет. Подожди, — сбивчиво остановил его Лёшка. — Давай тут.

— Ну как хочешь. — Виктор готов был превратиться в одно большое ухо и всё выслушать.

— Лика тебе не говорила? — точно боясь чего-то, спросил Алексей и сполз по стене на корточки.

— О чём? — ухмыльнулся Витя.

— О нас с ней.

— О вас с ней?! — парню показалось, что он не расслышал или неправильно понял Лёшика.

— Ну да… Я встречаюсь с Ликой, — проговорил Лёша и отвернулся, делая вид, что заинтересован пейзажем за окном.

Витька открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Внутри у него будто что-то оборвалось и свалилось в пятки. Лёшка встречается с его Ликой?! Нет, наоборот: его Лика встречается с Лёшей?! Напряжение в вольт прошило парня от стоп до самой макушки. Он нервно почесал за ухом.

— А ты скотина, — наконец сказал Витька первое, что пришло во взбудораженную голову.

— Язык-то придержи! — огрызнулся Лёшка. Теперь, рассказав всё, что собирался, он выглядел куда более уверенным. Стыдливые глазки налились огнём, даже злобой. В них появилась уверенность в собственной правоте. — Что она, монашка, ждать тебя триста лет?! Ей было одиноко. Ты ведь о себе думаешь, а не о ней нет.

— Слушай, — кое-как пытаясь добавить побольше ноток безразличия в голос, бросил ему Витька. — Катись-ка ты отсюда, пока я тебе не врезал, а?

— Сам решу, когда мне катиться! А ты слишком благородный стал, да? Великодушно меня отпускаешь? — Лёшка, похоже, укоренился в своей правоте и покраснел от негодования.

— Иди, пока я держусь! — Виктор сжал руки в замок, чтоб те случайно не устроили мордобой.

— Иду-иду, — бывший друг зло сощурился, резко развернулся на пятках и пошагал вниз. — Иду. А ты не злись, любовь беречь надо.

Витька вскипел: он ещё и умничает! Уже б шёл своей дорогой и благодарил судьбу за то, что его не размазали в мясо.

— Слышишь, ты! Друг ты липовый! Учить меня будешь?! Да вы там все даже представить не можете, что я пережил. Вам на меня плевать, у вас одни пьянки на уме! Знатоки любви хреновы!

Лёшик, не ответив, прибавил шаг.

Витя выдохнул горячий воздух, со всего маху стукнул ладонью по перилам и, дрожа от злости, сжал кулаки.

— Сука! — просипел он сквозь зубы и ударил ногой о стену. — Козёл!