Грусть улыбается искренне

— Вить, — обратилась она почти неслышно. — Может, это просто случайность, ошибка? Знаешь, как бывает: тебя нет, ей одиноко, а тут появляется друг — заботливый, весёлый и ей кажется, что она влюблена в него. А на самом деле просто тоскует по тебе.

Витя приостановился у старого бетонного забора, разрисованного жёлто-ржавым граффити.

— Нет, маленькая, если б так, то они бы вели себя иначе, — сказал он. — Не думаю, что все чувства были правдой. С её стороны чистая симуляция, она не любила, а играла роль влюблённой. Да и я, наверное, испытывал скорее просто страсть и тоже играл роль. А что делают, когда актёр выходит из строя? — спросил Виктор, посмотрев на недоумевающую Ингу, и продолжил не дожидаясь ответа: — Заменяют его, что и было сделано… Я почему-то не жалею теперь о случившемся. Хорошо, что это произошло сейчас, а не потом. Всё равно в нашем возрасте всё не так серьёзно, правда?

— Вообще-то я так не считаю, — Инга слабо улыбнулась, всё ещё прижимаясь к мальчишке. — Думаешь, сорокалетний мужчина любит сильнее, чем ты?

— Нет, — засмеялся Витька. — Уж я-то могу полюбить так, что мало не покажется!

Парень вгляделся вдаль, где изрисованный забор заканчивался и открывалась широкая тропа, ведущая к частному сектору.

— Пойдём туда. Всё равно уже вышли за территорию, одинаково влетит.

Инга кивнула, и ребята взялись за руки. В верхушках голых деревьев скандалили голуби. Солнце швырялось лучами в речку, заставляя её светиться золотыми бликами. Небо прохладно-синее простиралось над головами, чистое, как горная вода, и только над крышей больницы, оставшейся далеко позади, висела маленькая плотная тучка.

Витя с Ингой свернули на узенькую пыльную улочку, вдоль которой теснились маленькие частные дома, окружённые нагими деревцами. Всё кругом притаилось в ожидании зимних холодов. У обшарпанных зелёных ворот, ёжась, беседовали старушки, рядом в классики прыгала разгорячённая ребятня, визжа и крича в попытке отнять друг у дружки камушек. Из-под калитки в щель большими чёрными глазами смотрел лохматый пёс.

Солнце медленно уползало за горизонт, оставляя на небе прохладный, металлически-серый узор, разбитый несколькими сиреневыми солнечными полосками. Улочка убегала в горку, в самую-самую высь. Навстречу шли школьники: мальчишки и девчонки с громадными рюкзаками за спиной. Шутя и болтая без умолку, следом брели старшеклассники. Что-то громко кричали, дёргали друг друга за куртки, стягивали шапки и снова смеялись…

Витька крепко сжимал Ингину ручонку и шёл-шёл-шёл вперёд, как чужеземец, как прилетевший с другой планеты.

Они с Ингой ничем не отличались от тех подростков: одетые обыкновенно — в свитерки и джинсы, причёсанные и умытые. Но в то же время ощущали незримую пропасть, разделяющую их.

Шли они не спеша и тоже, как обычные дети, о чём-то болтали, улыбались и шутили, но как-то иначе, не так.

Что-то не то читалось в глазах, какая-то глубина, сознательность и душевность людей, познавших настоящие страх, боль и обиду. Какой-то прозрачный отпечаток печали на сердцах, какая-то отстранённость, точно они пришли в этот мир смотреть на жизнь со стороны, как фильм.

У высокого клёна дорога обрывалась, и вниз сбегала жёлтая щебёнчатая тропинка, ведущая к старенькому школьному стадиону. Мальчишки, забрызганные грязью от непросохших гигантских луж, уныло гоняли мячик под темнеющим небом-кляксой. У низенького заборчика толпились молодые мамочки с колясками, а за старым зданием школы, в лесопосадке, едва-едва от слабого ветра покачивались могучие деревья, покрытые сизой зимней дымкой.

Виктор спустился по дорожке чуть ниже и, разворошив охапку скрюченных сухих листьев, сел с краю на бетонную лестницу.

— Представь, — сказал он сдавленно. — Я не хочу назад в ту, былую жизнь. Друзья там больше не ждут, учителя в школе только радуются, что я им не надоедаю. Не хочу. Здесь и сейчас так спокойно. А там? Через полгода окончим школу, дальше — никто не знает, что будет. Это как если сравнивать жизнь с дорогой, то мы едем ночью, и фары освещают только десять метров впереди, а что за ними — обрыв или резкий поворот, мы не знаем. Но всё равно едем почему-то.

— Не будет у тебя никакого обрыва, — Инга села рядышком. — Окончишь школу и станешь тем, кем хочешь.

— А кем я хочу? — убито спросил он.

— А кем ты хочешь? — подхватила девушка. — Просто вспомни, о чём мечтал. Даже если глупость, всё равно вспомни. Может, космонавтом?

Виктор поднял глаза к небу. Там кружили поздние птицы и неспешно плыли ободранные серые тучки. До слуха долетала музыка — в школе репетировал вечерний хор. Они сидели вдвоём, прижавшись друг к дружке, на большом, пустом, сыром стадионе и говорили о… жизни. Навстречу, гонимые ветром, катились листья, бумажки, фантики от конфет, вырванные из дневника странички, сложенные в самолётик листочки в клетку.