С этим мы решили не тянуть. Главврач позвонила ей, рассказала, что тот больной, который периодически видел будущее с неплохой статистикой (четыре из десяти, вполне себе хорошо), считал, что ей угрожала опасность. Я не была уверена, что воображаемый пророк звучит лучше, чем Наполеон, прочитавший намерение во взгляде, но главврачу было виднее. Мэр удивилась, кто бы не удивился, но пообещала убедиться, что все системы безопасности отлажены и работают как надо. Главврач ушла на лестницу, наверное, чтобы обсудить Ингу или Повелительницу топоров, но на лестнице ведь был Меркьюри, поэтому она скоро вернулась.
Мы решили отложить остальное планирование на другой день. Главврач и Наполеон пошли готовиться к своей вылазке, я собралась готовиться к свиданию. Хотела прихватить Мари, но ее уже усадила рядом Повелительница топоров, спросила, хочет ли она услышать страшную сказку, и сразу начала рассказывать. Сказка Повелительницы была совсем не сказкой, но была очень страшной. Мы появились в лечебнице примерно в одно время, и я недолго думала, что это должно нас сблизить, мы же здесь одни – против всех. Скоро, впрочем, выяснилось, что у Повелительницы бывали проблески, но не более, и во время не_проблесков, рядом с ней находиться не хотелось. И было опасно – Инга и остальные хороший тому пример. следователь все допытывался, пытался понять, но я не хотела ему объяснять. Издевательства, которые я терпела от Инги и ее компании, я терпела не потому, что не могла защититься или хотела подчиняться. Я всегда могла вырваться и иногда, если совсем не было настроения, так и делала, но чаще все-таки нет, потому что пусть я и была заперта в лечебнице, пусть не знала, больна я была или нет, мне не так уж хотелось жалеть себя. А вот Ингу жалеть хотелось и выходило легче легкого. Но это не моя история, не понимаю, почему сегодня так хочется болтать о чужих. Главврач говорила, что моя ситуация с Ингой – это все сплошное высокомерие, вера в то, что меня ничего не сломит, поэтому я могу милостиво позволить другим пытаться – может, так оно и было.
Но, может, это была искренняя жалость, в которой ведь нет ничего плохого.
Я не любила наряжаться, не любила рассматривать себя. У меня не было полноценной дисморфии, но все-таки то, какой я себе казалась, сильно отличалось от того, что у меня было. Не сказала бы, что мне не нравилось, как я выгляжу, но моя внешность казалась несколько чужеродной. Была бы возможность, я бы ее изменила. Перекроила все и сделалась такой, какой вижу себя в отражениях во сне. Совсем, совсем другой. Собираться было не слишком интересно, но я это сделала, быстро, потому что привыкла и чтобы скорее избавиться от музыки, и написала следователю, не хочет ли он, если не занят, перенести свидание на пару часов вперед?
Ок, если следователь и хотел очаровать меня, то выбрал для этого неудачную стратегию – казаться отстраненным и погруженным в себя. Мне это не нравилось. Из-за реверсивной психологии, да, но еще потому, что я беспокоилась за вылазку главврача. следователь безучастно ел, бросал редкие комментарии, даже не смотрел на меня. Мне хотелось болтать без перерыва – чтобы заполнить неловкую тишину, чтобы успокоить волнение, ну и чтобы он обратил на меня внимание, в конце концов. Я не любила его и любить не собиралась, но должен же он был проявить элементарную вежливость. Еще я очень боялась, что сейчас дело обернется как в триллерах, когда он воскликнет
Ужин закончился – довольно вкусный, кстати, и десерты были замечательные. Чтобы не забыть, я сразу поставила ресторану пять звезд на картах, написала отзыв, этим неожиданно повеселила следователя – совершенно непредсказуемый человек.
Главврач и Наполеон уже вернулись в лечебницу, все было в порядке, можно было попросить отвезти меня назад, но мне очень не хотелось садиться к нему в машину. Я поступила не лучшим образом, сбежала через кухонную дверь – как в фильмах, и официанты были счастливы мне помочь, тоже совсем как в фильмах. Я могла бы скорее мчаться в лечебницу, но решила, что попробую поиграть в сыщицу, не все же Мари и Наполеону, я надумала немного проследить за следователем.