Грустная история Глаши Веселовой

Гаврилович. И папа бы расстроился. И разногласия. И про папину смерть на ночь. Мама наклонилась поцеловала меня в лоб – безотказный способ выйти из ссоры, хотя мы и не ссорились. У неё поцелуй как огнетушитель. Сразу весь жар злости уходит. Я подумала, каково маме одной. Она поэтому натянутая как струна, так, кажется, говорят, то есть всегда готова к решениям, никогда не расслабляется. Не вермишелина, а струна, как на гитаре. Нет, на гитаре мягкая. Как трос, который держит космонавта, когда он выходит в открытый космос.

– Подставь ухо, – попросила я маму. Она повернула голову. – Я помню спальню и лампадку. Игрушки, тёплую кроватку и милый кроткий голос твой: «Ангел-хранитель над тобой».

Маме тоже нужно откуда-то брать нежность.

Всю ночь снилось, как мы с Василием ходим по заброшкам и кого-то ищем. На самом деле я никогда не была на заброшках, поэтому не совсем точно представляла, что это такое, так что в моём сне это были безлюдные и обветшавшие дворцы или старые усадьбы без хозяев, вернее, вместо людей хозяйничала природа: заходишь в гостиную, а там из рояля берёза растёт и мох по стенам, а на столе обеденный сервиз, без еды, конечно, и в супнице ящерица живёт. Василий во сне протягивал мне руку и говорил: «Ну, держись!» И я держалась. Василий прыгал с выступа в стене на разрушенные ступеньки, как будто у него в ногах встроенные пружины, потом цеплялся за карнизы одной рукой, а другой меня за собой тянул, и я летела за ним. Было страшно, но я знала, что не сорвусь и не разобьюсь. В полумраке мимо нас проплывали огромные рыбы, внутри которых крутились шестерёнки, как в механических часах. Рыбы двигались прямо в воздухе, и я пыталась рассмотреть тросы, на которых они держались, как бывает в театре. Мы с Василием замерли на очередном выступе, прижались к стене, и он сказал: «Сейчас я достану для тебя сачок, и ты сможешь поймать рыбу».

Я проснулась под будильник, вспомнила про неведомого деда Сергея Гавриловича, потом сразу про мамину Африку, про лето без моря, про неизвестность. Захотелось немного повыть, но я сдержалась.

Пока мы жевали горячие тосты с сыром, я мельком подумала, что хорошо бы научиться делать пионы из вафельной бумаги, чтобы торты украшать, а ещё подумала, что ведь подростки вполне могут пользоваться моментом и бунтовать. Всё равно взрослые от них именно этого ждут. Мне точно не хотелось никого впускать в нашу с мамой жизнь. Но приходилось следить за временем, чтобы не опоздать на вокзал, потому что мама сидела кульком и смотрела в одну точку.

– Ма-ам!

– А!

– Выпрямись.

– Да, точно.

Когда мы вышли из квартиры, ровно в ту же секунду открылась соседняя дверь и вышла мама Василия. На ней была короткая курточка и длинная юбка с оборкой. Я подумала, что зря, наверное, мы с мамой не покупаем юбки. Очень даже красиво. Я вот не вылезаю из джинсовых комбинезонов, потому что в них, как в скафандре, но ведь если длинная юбка развевается на ветру и хлопает по ногам – в этом что-то есть.

Мы втроём сразу засуетились, замельтешили, стали друг друга пропускать, здороваться. Моя мама успела сказать, что её зовут Оля, а это Глаша, и очень приятно, что теперь на площадке больше народу живёт. Мама Василия сказала, что её зовут Маша и что она тоже очень рада. И спросила, не мешает ли нам собачий лай.

– Ой, что вы! Стены толстые, между нашими квартирами вообще несущая, поэтому ничего не слышно, – сказала мама, когда мы спускались по нашей широкой гулкой лестнице.

Во дворе, несмотря на рань, уже прогуливалась тётя Люся.

– Куда собрались? – спросила она и посмотрела прямо на меня своими глазами-рыбами.

– Дедушку встречать! – тут же выложила мама.

Ну, что за человек! Зачем посвящать всех подряд в наши личные дела?!

– Батюшки! – тётя Люся покрепче замотала Авву в махровое полотенце. Авва тявкнула. – Жалобу-то на Жилищник будем писать?

Я посмотрела на небо, потому что было такое специальное утро, когда апрель превращается в май и происходит это, конечно, там, в самой вышине.

– Извините, я тороплюсь, – сказала мама Василия, ловко обогнула тётю Люсю и побежала через двор по дорожке. Оранжевая юбка вилась за ней, как хвост кометы.

– Нам тоже на вокзал пора, – смело сказала мама, и тётя Люся нас отпустила. Наверное, она уважает расписание поездов.

– Мама, а что мне ему говорить? – спросила я, когда мы садились в трамвай.

– Кому?

– Гавриловичу.

– Ну, поздоровайся для начала. И не называй его Гаврилович. Он твой дедушка.

– И что? Я не виновата, что у него такое отчество.

Мне опять казалось, что Африка просто не может быть реальностью в нашей с мамой жизни. Ну некуда её впихнуть! За окном плыл старый проспект с липами, а я думала, как люди меняют одно пространство на другое? Как вообще переселяться в другой мир из своего? Наверное, рождаться заново – ку-ку, я тут.

Глава 6