— Скажу, что все это пустяки... Все, о чем вы тут говорили!
— А яснее?— удивился и обиделся Женя.
— Можно и яснее,— Таня посмотрела на него в упор:— Все вы твердите: правда, правда... Правда! А кому она нужна?..
— Правда всем нужна!—сказал Женя, еще не оправясь от внезапного напора.
— Всем?.. И тебе?..
— И мне!
— И тебе?.. А помнишь, о чем мы говорили на мосту?
— На мосту?..
— Вот, ты даже не запомнил!.. Я тогда сказала тебе, что, может, я сама все это выдумала — про мальчика и про паровоз?.. Что на самом деле ничего такого, может, и не было?.. А вдруг это правда?.. Но ты и слушать меня не захотел! Ты испугался! Потому что и тебе правда не нужна, и никому не нужна!
— Подожди,— пробормотал Женя, с трудом что-то соображая.— Как же так... Ты что... Ты хочешь сказать, что тогда, на мосту...
— Нет,— Таня тряхнула головой и отрывисто рассмеялась,— теперь я ничего не хочу говорить. Зачем?.. Ты ведь и сам отлично читаешь чужие мысли!.. Но я одно тебе только хочу сказать: выбрось из головы эту свою затею, всю эту ерунду, никому это не нужно и никто тебе не позволит!..
— Кто не позволит?..— нахмурился Женя.
Таня не ответила и отвернулась.
— Посмотрим, кто это мне не позволит,— сказал Женя.— Посмотрим!..
И вдруг дверь приоткрылась, скрипнули половицы, и Горожанкин, оглянувшись, увидел, как вдоль порога метнулась какая-то тень...
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ,
Мы не станем утверждать, будто Рита Гончарова имела некоторое отношение к этой тени,— подобные приемы, наивные и бесхитростные, давно устарели, отошли в прошлое вместе с блистательно-простодушными комедиями плаща и шпаги, вместе с веселым лукавством авантюрного романа... Мы предпочитаем занимательности глубокомыслие, легким сюжетным узорам — громоздкий, утомительный анализ... Что делать! Нам остается только вздохнуть, говоря: такова... нет, не жизнь! — такова литература!..
И поэтому, возвращаясь к неожиданно скрипнувшей двери, мы не станем, повторяю я, утверждать... Однако не станем и отрицать, так как самому серьезному повествованию никогда не повредит некая доза таинственности.
Тем не менее мы вполне можем обойтись и без двери, и без тени, и без прочих дискредитирующих нас в глазах современного читателя обветшалых аксессуаров. Ибо из житейского опыта нам известно, что любовь притупляет нашу проницательность, и так именно случилось с Женей Горожанкиным, а ненависть, наоборот, ее оттачивает, совершенствует и заостряет до беспредельности,— так именно случилось с Ритой Гончаровой.
Рита Гончарова не любила Таню Ларионову. Больше того,— она ее ненавидела, по довольно ясным причинам. Но это ей не мешало с тех пор, как Таня сделалась самым известным в школе человеком искать с Таней близости, даже дружбы. Маша Лагутина, вернейшая Танина подруга, из-за чрезмерной застенчивости отошла куда-то в сторону, зато Рита сопровождала Таню на различные встречи, помогала к ним готовиться, сама, случалось, произносила вступительное или заключительное слово, где особенно подчеркивала Танину скромность и приводила яркие, поучительные примеры из Таниной жизни. Рита забегала к Тане домой, они вместе учили уроки, болтали о всяких пустяках и перечитывали письма, которые Таня продолжала получать из ближних и дальних городов, а также из сельской местности. Писем этих было так много, что Таня одна не смогла бы на них ответить, и она решила совсем не отвечать, но Рита сказала, что так не полагается, и сама составляла ответы, каждый отдавая Тане на подпись.
Все это не мешало, скорее помогало ей приглядеться к Тане, вникнуть, уловить незаметные движения Таниной души, сцепить, сопоставить и попытаться объяснить кое-какие факты и подозрения. И вот, наконец, она поняла, что Таня — совсем не то, за что она себя выдает и кем ее все считают. Это произошло как раз в тот день, точнее — вечер, когда в школе разыгралась история с КВН... Впрочем, тут возможно простое совпадение, и только. Ведь Рита узнала лишь то, о чем догадывалась и раньше, что подсказывала ей обостренная интуиция...
Так, по крайней мере, сказала она себе. Что же касается ненависти, которую она испытывала к Тане с давних пор, а тем более — что касается причин этой ненависти — в этом она не признавалась ни себе, ни... Да кто на ее месте сознался бы в таких подробностях?..
Нет, о ненависти теперь не могло быть и речи!..
Теперь Рита Гончарова любила, теперь она жалела, теперь она страдала за Таню Ларионову — как же могла она не пожалеть ее, представляя, что произойдет с нею дальше!..
Однако больше, чем Таню, она любила и жалела свою школу, и она страдала за ее опозоренную, поруганную честь! Но больше всего на свете она любила истину.
И вот какие странные и неожиданные приключения ждали ее на этом пути.