Грустная книга

…Вошли к нам. Андрей Алексеевич, увидев приготовленную на диване постель Николая, громко заплакал. В голос зарыдала наша Соня, когда я сказала: «Скончался». Мама молча сразу ушла в маленькую комнату при кухне и до утра не показывалась.

Я решила почему-то, что мне нужно идти обратно, и все, кто привел меня, покорно повели меня в квартиру Ольги Леонардовны. Я посидела минуту на сундуке, Ольга Леонардовна и Софа меня даже не видели. Я опять захотела домой, и все, кто со мной был, повели меня назад. Уже прибежали, бросив гостей, Раевские, Ольга Лабзина и Петр Селиванов. Кажется, был еще кто-то.

Я позвонила брату мужа и попросила подготовить родителей. Позвонила я и Евгении Алексеевне Хованской, так как утром я должна была играть леди Снируэл в «Школе злословия», а она еще совсем недавно играла эту роль, объяснила, почему прошу заменить меня.

Начались звонки. Первым позвонил Алексей Грибов, спросил, надо ли приехать? Я просила говорить всем звонившим, что не надо.

Часа через два мне очень захотелось остаться одной, и я сказала об этом. Сказала, что все сделаю сама. Постель мужа я убрала, накрыла свою кровать, как делала это каждый день, потом стала убирать в гардероб дневной костюм мужа, дневную его сорочку и обувь.

Я сидела на своей застеленной кровати, даже не сообразив, что можно прилечь. Мокрую свою концертную кофту я сняла и надела Колин тонкой шерсти жакетик, он носил его вместо жилета.

Часов в 7 утра приехала сестра мужа Софья Ивановна из Валентиновки и сообщила, что Прасковья Артемовна сидит внизу – лифт на ночь отключили. Я сказала, что буду на Станкевича скоро.

Во время моего ночного сидения наш кот Никитка все прыгал ко мне на руки. Я его сниму, а он опять, и так до прихода Софьи Ивановны. Когда я хотела встать к ней навстречу, у меня отказали ноги, но это быстро прошло.

В 9 часов утра я позвонила в гараж и попросила отвезти меня на улицу Станкевича, чтобы увидеть свекровь и родных. Встреча была тяжелой, мне не во всем верили, я это чувствовала. Уже были слухи, один нелепее другого.

Иван Кириллович остался на даче с собакой. Потом мне рассказали: Маркиз в половине двенадцатого завыл, вбежал в дом и упал. Подумали, что он умер, и свекор отнес его в холодные сени, где через какое-то время Маркиз стал опять выть.

А заведенные мужем часы с боем остановились в момент его смерти – в тридцать две минуты двенадцатого.

Я вернулась домой. Скоро стали приходить друзья и товарищи. Первым пришел Миша Болдуман (его жена Катя была неизлечимо больна). Я даже приблизительно не могу сказать, сколько побывало у меня людей, так много было их, любивших Николая Дорохина и сочувствующих мне. Нина Ольшевская, Нора Полонская и Ирина Вульф по очереди ночевали на моей постели, а я на Колином месте старалась спать.

Второго января была заочная панихида в Брюсовской церкви. Помню дрожащего Ивана Кирилловича с постаревшим лицом.

Вадим Шверубович сказал мне, что Колю привезут в театр после вечернего спектакля – это было воскресенье, – чтобы в понедельник, четвертого, была гражданская панихида и похороны на Новодевичьем. Пришла телеграмма от Фадеева из «Кремлевки» (его в те годы часто определяли в больницу). Очень много было писем и телеграмм – целый портфель.

Третьего января, часов в 11 вечера, ко мне пришли Павел Массальский и Василий Орлов. Надо было ехать в Институт Склифосовского за Колей.

Почти все время в эти дни со мной была Татьяна Сергеевна Петрова – жена выдающегося хирурга Бориса Алексеевича Петрова. Когда спустились на улицу, я не сразу поняла, почему так много людей и легковых машин. Я ехала в машине Петровой. У морга меня из машины не выпустили. Когда перед нами появилась большая черная закрытая машина, мы все поехали за ней. Подъехали к нашему дому, на минуту вышли постоять – и в театр.

Наверное, было около часу ночи, когда гроб внесли в нижнее фойе. Родители мужа и все его родные были уже в театре. Гроб был обит куском материи от старого занавеса с орнаментом театра. Николай лежал как живой, только маленький след на переносице от удара о мою туфлю при падении.

Несмотря на поздний час, народу было много. Меня подвели к стайке студенток третьего курса Школы-студии, где преподавал Дорохин. Там были Галина Волчек, Мила Иванова, Аня Горюнова, остальных назвать сейчас затрудняюсь. Все они проявили ко мне трогательное внимание.

Я и сейчас это помню и благодарна им, а Галина Борисовна Волчек и теперь, достигнув большой высоты, всегда называет Николая Ивановича Дорохина своим учителем. Благодарю ее за добрую о нем память…

Панихида в театре была очень многолюдной. Из выступавших помню Юлия Яковлевича Райзмана – он очень хорошо говорил. Помню Александра Николаевича Вертинского. Подходя к гробу, он осенил себя широким крестом (2 января я получила от него замечательное письмо). Приехали на панихиду Ольга Леонардовна и Софья Ивановна. Было много венков. Был венок и от художника Николая Николаевича Жукова – они с мужем учились в одном классе Елецкой гимназии. Помню плачущего Артемия Шлихтера.