Грустничное варенье

Теперь любая Ларина мысль про сестру заканчивалась очередным «но», сомнением, вероятностью новой ошибки. Потому что та Лиля, с которой она выросла бок о бок, деля кровать, стол, все мысли и весь мир, обязательно бы примчалась и рассказала про свой роман на стороне. Не чтобы похвастаться или исповедаться, а потому, что терпеть такое внутри самой себя невыносимо, и, если не поделиться переживаниями, можно сдетонировать и взрывом разнести половину своей мирной, обустроенной жизни. Лиля бы уж точно взорвалась – та, которую знала и помнила ее младшая сестра. У той Лили муж был первым и единственным мужчиной в жизни, и она безумно волновалась перед свиданием, на котором все должно было свершиться. Лара помнила, как успокаивала и подбадривала сестру в тот день – предстояло ведь настоящее Событие, не то что Ларин первый секс в общежитии мединститута. Так что представить себе Лилю, изменившую Егору и при этом хранящую хладнокровное молчание, было решительно невозможно. Слушая на мосту Арефьева, Лара ловила себя на том, что перед глазами встает образ не ее сестры-близняшки, а абсолютно чужой женщины с незнакомым лицом и нутром. Лиля никогда бы не стала встречаться с мужчиной, будучи замужней, да еще и с байкером, да еще и младше нее, да еще и тайком от сестры. Все это было против правил, а Лиля постоянно ставила правила во главу угла.

И тут снова возникало это пресловутое «но»: Арефьев не лгал.

Лара видела в атласе автодорог новые пометки, сделанные Лилиной рукой, хотя и утаивала это от Егора. Наверняка там нет ничего жизненно важного, уговаривала она себя, не замечая, какими дикими показались бы эти мысли еще вчера. Еще вчера слышать родной голос было главной отрадой, неслыханным подарком. А сейчас хотелось затаиться, заснуть, ни о чем не думать, не слышать, не вспоминать. И, кажется, это уже стало входить в привычку из ряда самых дурных.

На закате Егор и Лара остановились в небольшой гостинице в Емельяново, неподалеку от красноярского аэропорта. Перспектива рыскать по большому городу, чьи приметы обозначались с каждым километром все явственнее, казалась более пугающей, чем несколько часов кряду слушать гул самолетов, заходящих на взлеты и посадки. Опуская голову на подушку в жесткой до хруста наволочке, Лара чувствовала облегчение и благодарность за то, что кто-то мудрый создал ночь, время передышки в нескончаемой битве. Прошедший день был тяжелым. Одним из самых сложных в ее жизни – хотя любой человек со стороны сказал бы, что сегодня не произошло ничего, кроме разговора на мосту.

Глава 9. Гагавка

Здесь все было неуемное, резкое, бескрайнее и величественное, никакой умеренности – одни экстремумы. Невероятный Енисей, оставшись позади, все еще не шел у Лары из головы: в списке «великих русских рек» даже Волга ему проигрывала. Редкие человеческие жилища не портили картины, и Лара, ведя машину, вдруг ощутила себя первооткрывателем, ступившим на неизведанную часть суши, таящую красоту и опасность. И, как все первооткрыватели с начала времен, тут же осознала, что никакими усилиями не сможет овладеть здешней природой или даже приручить ее. Только смиренно склонить голову и попытаться подстроиться: Сибирь как божество, грозная мыслящая субстанция, никому не подчинялась и не принадлежала.

Нарушая восторженные и довольно пространные размышления Лары, Егор вдруг выключил музыку и прислушался.

– Что такое? – Лара тоже навострила уши.

– Пока не знаю. Давай-ка прокатимся в тишине.

С машиной что-то происходило. Без музыки Ларе тоже стало слышно, как при наборе оборотов двигатель ласково шуршит, будто в нем завелось два десятка пташек, хлопающих крохотными крыльями. Только вот автомобиль не подходящее место для таких существ, весело подумала Лара и, вместо того чтобы разволноваться, неожиданно восхитилась: надо же, Егор смог различить трепещущий звук сквозь громкие аккорды – самой ей это уж точно не под силу.

Несколько километров спустя Арефьев удрученно покачал головой, и Лара по его просьбе все-таки остановила машину на обочине и заглушила мотор. Егор отправился инспектировать пташек под капотом, Лара вышла следом. В автомобильных двигателях она ровным счетом ничего не понимала, сразу же припомнив, что именно благодаря Арефьеву не отправилась в путь на своем стареньком «Опеле», и вздохнула, представив его до сих пор понуро стоящим у ее московского подъезда. Когда они вернутся, надо будет прижать к стенке несносного Егора – пусть чинит то, что сломал. И хотя этот образ согрел ее сердце, она уже уяснила: заставить Егора невозможно. Зато, вероятно, можно просто попросить…

Пользуясь случаем, она расчехлила фотоаппарат и сделала несколько кадров. Словно по заказу, из ближних кустов с порывом дремотного летнего ветерка поднялось в воздух и замельтешило бледно-желтое облачко бабочек-лимонниц.

– Что я могу сказать… – выглянул Арефьев из-за капота. Он нетерпеливо смахнул со лба упавшую прядь, и над бровью осталось грязное пятнышко моторного масла. Лара успела щелкнуть затвором. – Дальше мы не едем.