Грустный день смеха

— Перестань при ребенке…

— Рожа, как у цыгана… Страшилище морское. Издеватель млекопитающий…

Дядя Авес задумался, изобретая очередное ругательство, но в это время дверь хлопнула и появился отец, таща упирающегося, посиневшего Вада.

— Какдуртре, какдуртре, — хрипел Вад.

— Замолчи, идиотик! — крикнула мать. — Глотку порвешь!

Она взяла ложку и стала насильно пихать Ваду в рот картошку.

— Ешь — не хочу, хочу — не ешь, — сострил дядя Авес.

— Выйдем, Сева Иванович, — сказал отец.

— Зачем?

— Покурим.

— Я некурящий. У меня легкие никудышные.

— Ничего, пара затяжек не повредит.

— Не хочу курить. Я спать хочу.

Дядя Авес стал снимать сапоги, но отец вежливо взял его под локоть. Вернулись они очень скоро. Сонного вида у дяди Авеса как не бывало. Дядя был взъерошен и возбужден. Одно ухо у него горело. Не говоря ни слова, дядя полез под кровать за своим чемоданом.

— Ты куда? — взволновалась мать.

Дядя Авес раскрыл чемодан и стал заталкивать туда свои вещи.

— Ты что с ним сделал? — закричала мать.

— То, что надо, — ответил отец, снимая толстые трофейные ботинки.

Затем он разделся и лег на кровать, отвернувшись к стене.

— Харя! — вдруг выкрикнул дядя Авес. — Подумаешь! Кто ты есть? У меня все части еле пришиты, а он по уху! Кто ты такой? Ну, кто ты такой? Нужен мне твой дом паршивый? Подавись им!

Дядя схватил чемодан и поволок его к выходу.

— Сева! — кинулась мать.

Но дядя Авес вышел, изо всех сил хлопнув дверью. Мать побежала за ним. Вернулись они через полчаса. Дядя Авес, ворча, стал распаковывать чемодан.

— Хочешь, чтобы было все по-хорошему, река Хунцы, чтобы лес и станция была, а за это по уху бьют и из дома гонят.

Проснувшись ночью, я услышал тихий разговор, доносившийся из комнаты родителей. Разговор шел о дяде Авесе.

— Летчик, три раза горел, а ума — на копейку. Учит ребят всяким гадостям. Могилу хотел раскопать. Связался с бухгалтером… подбивает его. Что у тебя с ним было?

— Ничего… Чай ходил пить…

— Хватит, отходил…

— Я ему так и сказала…

— Это все Севка! Придурковатый какой-то.

— Как ты не поймешь… Счастье какое… И муж, и брат в один год из мертвых воскресли… Конечно, он немного странный, но ты уж прости его. Он ведь мой брат…

Я думал, что после вчерашних событий дядя Авес будет дуться целую неделю, но ошибся. Дядя встал в бодром настроении, надел свои галифе и, напевая «Потому, потому, что мы пилоты…», отправился во двор умываться.

— Слей мне, — попросил он.

Я взял ведро, кружку и вышел вслед за дядей. Авес Чивонави козлом скакал по двору.

— Давай, давай и ты! Нечего лениться! В здоровом теле здоровый дух.

Я старался не смотреть на дядино «здоровое» тело.

Сделав зарядку, Авес Чивонави смочил себе лицо и грудь, покрытую жиденькими волосами, и стал бодро вытираться.

— Не вешай нос, трюфель, понял? Ничего у него не выйдет! А не то уйдем все к Абраму. Видал, какой домище? Ишь моду взял… по уху…

Авес осторожно потрогал ухо и затрусил к дому, хлопая галифе. Навстречу ему вышел сонный Вад.

— Выспался, трюфель? Фрица откапывать пойдем?

Вад открыл рот, но оттуда послышалось лишь клокотание. Что-то наподобие «Кр-р-р».

— Смажь постным маслом, — посоветовал дядя. — Очень помогает.

Подготовка к переезду шла полным ходом. Отец привез доски и принялся сколачивать из них ящики. Нам на личные нужды он выделил старый фанерный чемодан.

— Все, что сюда войдет, возьмем. Что не войдет, бросьте. И так полно всякой дряни.

Этот-то чемодан и навел нас на мысль о побеге. Раз все будет при нас, значит, достаточно перенести чемодан на другую платформу — и прости-прощай Утиное.

Мы долго спорили, поделиться этой мыслью с дядей Авесом или кет, по потом решили не говорить ему ничего, потому что хоть он и малый свой в доску, но взрослый, а взрослым особенно доверять нельзя.

Мы тщательно продумали, чем набить этот чемодан. Прежде всего надо положить порох, тол, несколько фаустпатронов и обязательно петарды. Ведь мы удерем в местность, где войны не было, а значит, эти штуки должны цениться на вес золота. Пацаны, которые приезжали к нам из других мест, прямо трусились при виде этого богатства. Они сдуру отдавали за него школьные портфели, чернильницы и даже общие тетради. Они вроде бы становились безумными: не надо им ничего, лишь бы взрывать, взрывать, взрывать…

На случай, если отец вздумает заглянуть в чемодан, мы замаскировали всю эту штуку тряпьем, книгами, школьными принадлежностями. Я продал на базаре три ведра картошки с минного поля, и у нас оказалось немного денег.

Не готовился к переезду один дядя Авес. Он серьезно взялся за дело. Целыми днями дядя просиживал в банке, мешая бухгалтеру работать, а вечером тащил его на станцию, в буфет.

Однажды, покупая отцу папиросы, я услышал, о чем они там разговаривают.

Буфет, бывший угольный склад, находился рядом со станцией.

Дядю я увидел сразу же, как только вошел. Они с бухгалтером сидели на бочках возле двери. Дядя сидел верхом и очень напоминал кавалериста. Он размахивал вилкой, как саблей.