Грустный день смеха

— Трюфель ты! — кричал красный и взъерошенный Авес. — Он ее увозит насильно! Телок ты, а не мужик! Я три раза сгорал в самолете! На мне все тело чужое! И то я не побоялся, плюнул ему в харю его краснорожую!

Бухгалтер сгонял с бледного лица ребром ладони пот и бормотал;

— Не умею я драться… Еще синяк поставит, а у меня клиенты… Я лучше напишу жалобу в уличком.

— Напиши! Только обязательно напиши! Пусть его поразбирают, река Хунцы!

Я думал, они треплются, но вскоре на имя отца пришла повестка с приказом явиться в уличком такого-то числа, во столько-то, имея при себе паспорт, военный билет и запас продуктов на три дня (уличком пользовался бланками военного комиссариата). Повестка так и начиналась:

«ПРИКАЗЫВАЮ

Явиться в военный комиссариат (зачеркнуто), уличком».

На месте подписи «Военный комиссар А. Винников» стоял крестик, так как председатель уличкома бабка Василиса, по-уличному Дранакошка, была неграмотной. Отец долго изумленно рассматривал повестку, а потом перешел улицу (уличком располагался напротив нас, а чтобы опустить повестку в почтовый ящик, Дранакошке пришлось протопать три квартала), постучал в вечно закрытые ставни председателя уличкома и крикнул:

— Ты что, совсем ошалела?

— Чавой-та? — вышла бабка Дранакошка и приставила ладонь к уху.

Отец разорвал повестку, погрозил бабке кулаком и ушел.

Однако на следующее утро в нашу калитку постучался уличком в полном составе. Неграмотная Дранакошка жалась в хвосте, — наверно, она и не понимала, что происходит. Заправляла всем секретарь уличкома, бойкая, нервная Катерина Приходько, по-уличному Злючка. Увидев целую толпу, отец удивленно опустил топор, которым забивал ящики.

— Ты чего ж это не являешься по вызову уличкома? — закричала Злючка, размахивая листом бумаги, на котором было крупно написано «Протокол №…». — Василиса, скажи ему!

— Ась? — навела на нее ухо Дранакошка.

— Ну-ка, пошли, голубчик! Отвечать будешь перед уличным судом, за что жену свою истязаешь!

— Проваливайте, — сказал отец.

Злючка подняла левое колено и занесла слово «проваливайте» в протокол.

Члены уличкома, острые на язык бабы, — за то их и избрали, — загалдели все разом. Получилось гудение, как на толкучке.

Отец подошел к Рексу и стал отстегивать ошейник. Возле калитки создалась очередь, которая исчезла очень быстро. Но заседание уличкома продолжалось за плетнем. Об этом можно было судить по нервным выкрикам:

— Кулак!

— Пленный!

Были и такие выкрики, которые неудобно здесь приводить. Их, наверно, не записала даже Злючка, которая строчила протокол, попеременно поднимая колени (я видел в щель).

— Постановили! — выкрикнула она примерно через час. — Гражданину Бородину разойтись с гражданкой Бородиной по причине истязания. В противном случае дело передать в народный суд! Пошли, бабоньки!

— Заходите еще, Рексом угощу! — крикнул отец им вслед.

Но он недооценил силы уличкома. На следующий день к нам пришел участковый милиционер Григорий Иванович и очень долго разговаривал с отцом. Григорий Иванович был дядька добродушный и любил поговорить, но все-таки больше полутора часов он не разговаривал, а тут проговорил целых три, что свидетельствовало о важности дела.

Отец решил ускорить отъезд.

Или с билетом получалась какая-то неувязка, или отец сделал это нарочно, но о том, что мы сегодня уезжаем, он объявил часов за пять до отъезда. Больше всего был поражен дядя Авес. Он заметался по двору, срывая свои сушившиеся майки и трусы, таскал с места на место чемодан. Затем дядя помчался в банк, к бухгалтеру, зачем-то привел его с собой, и тот с испуганным видом смотрел через плетень, как отец выносит из дому ящики с вещами.

— Так ты едешь с нами или нет? — спросил отец дядю Авеса.

— Еду, — буркнул дядя.

— А как же хромой друг?

Но дядя молча проглотил ехидство.

У нас с Вадом чемодан был уже уложен, и мы побежали прощаться с Нижнеозерском. В первую очередь, конечно, мы отправились на минное поле. Там мы не были целую вечность.

Еще издали запахло дымком, — значит, пацаны там. Однако у костра сидел лишь один Дылда. Новость, что мы уезжаем, Дылда выслушал довольно равнодушно.

— Я тоже скоро отчаливаю, — сказал он. — Уже завербовался. Завод строить буду. Задаток получил. Хотите выпить?

Дылда сходил в блиндаж и принес бутылку мутной жидкости. Мы отказались, Дылда сделал глоток прямо из горлышка.

— А где пацаны?

— Они больше сюда не ходят. У Малыша мать замуж вышла, теперь его не пускают, а Рыжий… — Дылда глотнул еще раз. — Рыжий с дядей Костей живет.

Рыжий живет у дяди Кости. Вот это новость!

Мы попрощались с Дылдой. Он протянул нам несколько печеных картофелин.

— Возьмите на дорогу…

На краю поляны мы оглянулись. Дылда смотрел нам вслед, опустив руки, в рваной фуфайке, какой-то слишком взрослый.

На стук вышел дядя Костя. Он обрадовался нам, засуетился:

— Заходите, хлопцы, заходите.

Дядя Костя был сильно навеселе.

— Рыжий дома?

— Обед готовит. Такой работящий хлопец попался… Все вертится, вертится. Вот только выпить не дает. — Дядя Костя понизил голос — И дерется кое-когда. Я слабый уже, а у него кулаки… Как даст… Малыш бы никогда…