Груз

Одна из вставок такова: товарищи из органов лежат в засаде в очень похожем лесу, лежат много часов, энергично жалимые комарами. Наконец под видом грибника появляется военный атташе одной западной державы, так и сказали – «одной западной державы», и вместо гриба хочет (хитренький!) поднять булыжник, непонятно как оказавшийся в лесу. Этот булыжник на самом деле – шпионский контейнер, и едва презренный лже-грибник берет его в руки, к нему с пятнадцати сторон кидаются мокрые и ликующие охотники на шпионов, я никогда не видел, чтобы люди так быстро бегали, да еще через коряги. Мне кажется, я тоже ликовал в тот момент (сила искусства велика!), что тайна то ли лучей смерти, то ли усыпляющих радиоволн, то ли чертежа искусственной мухи, способной влететь в окно любого генштаба и там сфотографировать любую карту, не досталась иностранцам.

Чего я боялся, так это подобной засады. Ну, может быть, не такой роскошной. Именно поэтому смысл лесной встречи дошел до меня, когда мы с Алексом уже катили к Москве. Сумок, видимо, было две, мы с датчанами по какому-то непонятному наваждению, говоря о грузе, использовали английское слово «goods» – товары, и я забыл спросить у них, сколько же мест «товара» они оставили в лесу. Оно и понятно, меня больше заботило точное описание места, я страшно боялся, что мы его не найдем из-за какого-то пустякового, но неправильно понятого словца.

Так вот, наш доблестный ремонтник то ли еще вчера увидел, как иностранцы таскают что-то в лес, то ли сегодня рано утром набрел на полянку случайно, но, как бы то ни было, именно он утащил первую сумку в какое-то известное ему место, и сейчас пришел за второй.

Скорее всего, рассудили мы с Алексом, парень никуда не заявит, к тому же совершенно невероятно, чтобы он запомнил номер нашей машины. Правда, он мог запомнить саму машину – цвет, марку. Береженого Бог бережет, поэтому мы у Вязьмы свернули на Ржев, от Ржева поехали на Тверь (тогда, пардон, Калинин), оттуда на Кимры и Дубну и въехали в Москву с севера, через Алтуфьевское шоссе. Не представляю, что сделал предприимчивый дорожник со своей находкой.

18

Когда много лет подряд занимаешься одним и тем же, не обязательно делаешь это все лучше и лучше. Бывает и наоборот – делаешь все хуже и хуже. Наша деятельность была такого рода, что усовершенствовать ее было довольно сложно; какие-то коррективы мы, бесспорно, внесли, но несущественные. В целом, повторюсь, нами каким-то образом сразу был найден почти идеальный алгоритм, улучшить который оказалось трудно, зато ухудшать можно было сколько угодно. Когда все идет излишне гладко, когда жизнь перестает держать тебя в напряжении, начинаешь, понятное дело, непозволительно расслабляться.

Расслабились и мы, я-то уж расслабился вне всякого сомнения. Я не раз позволял себе, например, приехать вместе с иностранцем на его машине, если она, конечно, не была очень броской, прямо к подъезду или во двор дома, где мы остановились, обычно это бывало в Питере (ну, разумеется, не ко всякому подъезду и не во всякий двор), внести мешки или сумки в четыре руки или в шесть рук, сколько было, в квартиру и на этом закончить операцию. Я даже начал развивать теорию, что этак меньше риска. Если вы твердо знаете, что за вами не следят – конечно, меньше. Но кто может твердо это знать?!

В июне восемьдесят девятого приятель предоставил мне квартиру в самом центре города, огромную профессорско-лауреатскую квартиру с камином и окнами на Марсово поле. Лестница в нее вела из внутреннего двора, всегда совершенно безжизненного. Въезд во двор был с Марсова поля. Двор имел и второй выход (но не выезд), в Аптекарский переулок, через сквозной подъезд.

Столь идеальное расположение дома – он, кстати, именуется у старожилов «дом Адамини», кто такой Адамини, не знаю, – соблазнило меня на следующее: я объяснил какому-то очередному англичанину, что ему надлежит в десять утра въехать под арку с Марсова поля во двор, где я буду его ждать. В предшествующую ночь я почему-то, забыл почему, заночевал в другом месте; помню, это было где-то в дальнем конце Васильевского острова, только не помню, у кого. Я проспал и выскочил на улицу в половине десятого. Было воскресенье, улицы напоминали пустыню. Каким-то чудом я уговорил владельца инвалидного автомобиля домчать меня до Марсова поля, и все-таки опоздал.

Белый как мел англичанин ждал меня во дворе, оказывается, уже минут пятнадцать – он, на беду, приехал чуть раньше срока. Хорошо еще, приезжал он не впервые и помнил меня по какому-то предыдущему визиту. Это помогло ему сохранить веру в то, что я все-таки появлюсь. Когда же мы внесли с ним какие-то особо сложные баулы и саки в прихожую, я услышал шум воды в ванной и пение. Пела приехавшая из Америки сестра хозяина квартиры, она имела свою связку ключей. Времена менялись, в восемьдесят девятом такое уже стало возможно – еще не для нас, но уже для «них».