Грузии сыны

Не будем то, что сметено годами
И похоронено, оплакивать слезами;
Тоску о днях прошедших заглушим,
Пойдем теперь за светочей другим.
Должны бороться все мы за свободу,
Грядущее дать нашему народу.

(«Матери грузина»)

30 августа (12 сентября) 1907 года по дороге из Тифлиса в Сагурамо, около селения Цицамури, Илья Чавчавадзе, ехавший в свой летний дом, был убит, а его супруга Ольга Тадеозовна тяжело ранена. Организаторы этого гнусного убийства рассчитывали, что они избавятся от популярнейшего поборника свободы и счастья народа, внесут разброд в демократические, революционные силы нации.

Получилось обратное. Народ узнал убийц и понял их коварные намерения. Похороны Ильи Чавчавадзе вылились в грандиозную, незабываемую демонстрацию народного гнева и недовольства политикой царизма.

«Убийцы Ильи Чавчавадзе, если бы могли, убили бы и самую Грузию», — сказал выдающийся грузинский поэт Важа Пшавела. Акакий Церетели в речи, произнесенной в день похорон своего великого соратника, говорил, что своей мученической смертью Илья Чавчавадзе обрел подлинное бессмертие, что как всей своей жизнью, так и смертью он послужил делу подъема национального самосознания грузинского народа. Глубоким национальным трауром отметил грузинский народ последний путь своего прославленного сына и похоронил его в Мтацминдском пантеоне, где покоятся крупнейшие деятели грузинской культуры, и среди них Грибоедов. В тяжелые годы столыпинской реакции народ воздвиг на могиле Ильи Чавчавадзе памятник, символизирующий скорбящую и негодующую Грузию. А в 1937 году, празднуя столетие со дня рождения писателя, уже навсегда освобожденный и возрожденный грузинский народ на месте вероломного убийства Ильи Чавчавадзе поставил обелиск.

Сегодня возрожденный народ по-настоящему оценил замечательное наследие крупнейшего классика грузинской литературы. Сегодня герои Ильи Чавчавадзе — Како и Габро — больше не скрываются в лесу.

Народ поднял золотую колыбель из Базалетского озера; легендарный отрок вырос и, указав цель новой жизни, осушил слезы страданий улыбкой счастья.

Сбылись замечательные слова поэта:

И на тебя былые цепи
Вновь не наденут никогда,
И расцветет великолепье
Освобожденного труда.

Я. Хучуа ЗАХАРИЙ ПАЛИАШВИЛИ

Душный август 1871 года стоял над Кутаисом. По пыльной улице быстро шагал человек. Он шел, не оглядываясь, мимо заросших виноградниками домов, мимо низеньких лавчонок, мимо винного подвальчика известного во всем районе старика Ладо. Человек шел к высокому зданию католической церкви.

Было раннее утро. Церковь пустовала. Под каменными сводами гулко раздавались шаги. Человек приблизился к изваянию Спасителя и упал на колени:

— Господи, спаси ее! Помоги ей в ее мучениях! Потом он встал, огляделся, подошел к органу.

Медленно, словно преодолевая преграды, полились тяжелые протяжные звуки. Но лицо человека становилось спокойнее, тревога и боль постепенно сходили с него. Служитель кутаисской церкви, органист Петр Палиашвили понимал, что только верный друг — музыка может успокоить и помочь ему в трудную минуту. А минута была трудной. Конечно, не столько для него самого, сколько для его юной жены Марии. Сейчас в муках она рожала своего третьего ребенка,

— Кто это будет? Мальчик или девочка?

— Сын, сын! Танцуйте, Петр, вы отец второго сына! — е радостным криком в церковь ворвалась соседка. — Ну, что же вы сидите? Скорее домой! Какой чудесный мальчик! Какой красавец! У него будет необыкновенная судьба!

— Оставьте, Нино, вы всегда так говорите.

— Вот увидите. Ах, какой вы счастливец!

В этот же вечер в маленьком доме Петра Палиашвили собрались родные и соседи. Мест не хватало, рассаживались в саду. Мария, ослабевшая и счастливая, принимала подарки. Петр метался из комнаты в сад, разносил вино и фрукты. Трехлетний первенец, солидный толстяк Вано, не отходил от колыбельки новорожденного брата.

— Назовем его Захарием! — сказал отец.

Поздно, за полночь, не расходились гости; сменяя одна другую, неслись из сада песни: двое затянут — вступает третий, за ним четвертый, и вот уже все вместе ведут узорчатую, многоголосную мелодию необычайного, сложного грузинского пения.

Это были первые народные песни, прозвучавшие над новым человеком земли — Захарием Палиашвили.

Он их не слышал тогда. Они прозвучали лишь как символ его будущего, как первое скрепленное печатью звуков свидетельство о рождении, как виза на вход в мир большой музыки.

* * *

Двое ребят в этой семье стали неразлучными: Вано и Захарий. Шли годы, появились новые дети (в семье Палиашвили их было восемнадцать). Соседи шутили: крепко любит Петр жену! Но шестеро умерли в младенчестве.