Грузия – это праздник

Роланд не был поэтом, у него дети были уже взрослые, и они с женой на утешение к старости завели еще одну. Ни в одном детском саду она не держалась больше двух месяцев, потому что она была папиной дочкой и была приучена делать все, что хотела, и когда ей делали замечание, она говорила своей воспитательнице то, что вечером наказывал сказать отец: «Передай, что я приду и ее сделаю». Это имело результат в начале, но потом вызывали мать и исключали из садика. Мне кажется, не из-за того, что она плохо себя вела, а потому что Роланд не держал своего слова.

На аллее в Глдани вечером читал проповеди священник, которого отлучили от церкви. Магвала ходила и забирала собой Мишу. Народу было много. Я пошел с ними один раз, потом не ходил, и говорил Мише, чтобы он не ходил, потому что мы потом ехали к Эке и он грешил. Если ты молился, ты должен был быть чист, тем более, ты знал, что мы поедем к Эке и ждем тебя в машине. Магвала узнала об Эке.

Дети не говорили с Мишей, и я уже не мог оставаться у них. Еще немного времени я оставался у Эки, потому что надо было заканчивать дела, и еще я постоянно ждал Эйту. Потом они помирились и я вернулся к своей чашке кофе и сигаретам в постели. Через два года священник построил церковь на том месте, где они молились. Миша перестал грешить и у нас должны были идти дела, но они не шли. Тогда Магвала повела меня к гадалке, чтобы снять порчу. Та, к которой мы пошли, сказала, что порча очень серьезная, и сказала, что это будет стоить пятьсот долларов. Для этого надо было принести ей змеиную кожу, вороний глаз и еще что-то, я уж не помню. Мы достали старую кожу змеи в зоопарке, который еще не открылся. Роланд был охотником. Мы с Мишей взяли у него ружье и поехали на свалку, чтоб застрелить ворону. Ворон было много, но как только мы поднимали ружье, они улетали, и мы ездили из одного конца свалки в другой. Так целый день мы ездили по свалке и не смогли застрелить ворону. Мы вернулись домой грязные, пахнущие свалкой и с уважением к воронам. На следующий день мы поехали с Роландом, и Роланд из машины застрелил ворону. Но у нас уже не было пятиста долларов и мы решили пойти к другой гадалке, которая соглашалась за двести. Она дала кусочек маргарина, но сказала, что это жир с интимного места волчицы, которым надо мазать тело, и жарить иглы и ломать, и произносить при этом заклинания. Я две недели жарил, а если забывал, то тетя Катя ставила противень на газ и подзывала меня с моими инструментами. Я не думаю, что это нам помогло, но нам стали возвращать долги. Это было тогда, когда мне надо было уезжать из Грузии. Судьба звала меня, а я не хотел уезжать.

Работа начиналась. Должна была идти первая, большая колонна – сорок машин или триста тонн керосина. Впереди нас шла машина охраны с генералом, которая должна была решать вопросы с контролем. Мы выезжали в 12 или в час ночи, под утро уже были на таможне. Мы выехали уже за Марнеули, когда воздух загорелся от трассирующих пуль. Колонна остановилась. Пьяный начальник милиции Марнеули, увидев, колонну которая проходила через его город, не заплатив мзду, схватил автомат и вылетел на дорогу, чтобы остановить ее.

Мы рассчитались с ним и поехали дальше.

К зданиию таможни, а точнее, полулежащему вагончику, присоединялось кресло, где сидел большой, как правило таможенник, на что указывала форма, небрежно накинутая на плечи. Он уже нас знал, но не меня, а Мишу.

– А… Миша, дорогой, ты приехал. Ну, зайди в вагончик, оформи документы. Документы – означало листок бумаги с печатью, которая менялась на пачку долларов. Мы въезжали в Армению. Когда я писал, что здесь не было ничего, чтобы нас удивляло, это значит, что здесь был закон, который мы знали и видели раньше. Солдаты на посту, милицейские посты и т.д. Отличие было в необыкновенной вежливости милиционеров, что не было принято ни во время социализма, ни в эру нового капитализма.

Мы приезжали в Ереван. Сливали керосин и шли в больницу к Профессору. У него было свое отделение и маленький кабинет.