Гуарани

Айморе уже тянулись к телу кавальейро, как вдруг на поле сражения появился Пери. Подняв лежавшее на земле ружье убитого, он стал действовать им, как палицей, и айморе очень скоро пришлось почувствовать на себе всю мощь его ударов. Раскидав во все стороны врагов, Пери взвалил Алваро на плечо и, прокладывая себе путь тем же грозным оружием, исчез в чаще леса.

Несколько человек кинулись было за ним в погоню, но Пери повернулся и заставил своих преследователей пожалеть об их дерзкой затее. Положив свою ношу на землю, он зарядил ружье и пустил пулю в того, кто бежал впереди. Остальные знали уже Пери по вчерашней схватке и поспешили вернуться.

Пери хотел во что бы то ни стало спасти Алваро — не только во имя связывавшей их дружбы, но и ради Сесилии, ибо убежден был, что она любит кавальейро. Но тот уже не дышал, и индеец решил, что он мертв.

Несмотря на это, он не бросил своего друга в лесу; он считал, что, живого или мертвого, должен доставить его к близким. Либо они вернут его к жизни, либо, если это не удастся, похоронят его бездыханное тело.

Когда Пери окончил свой рассказ, потрясенный горем фидалго подошел к кушетке и, сжав недвижную и холодную руку кавальейро, сказал:

— До скорого свидания, мой доблестный друг, до скорого свидания! Недолго нам уже быть в разлуке. Мы встретимся с тобой в обители праведных, куда тебе положено взойти и куда, как я надеюсь, по милости господней буду допущен и я.

Сесилия поплакала над телом Алваро и, став вместе с матерью на колени, устремила к небу пламенную молитву.

Дона Лауриана пустила в ход все средства своей домашней медицины, которая восполняла отсутствие врачей, ибо в те времена таковых было очень мало, в особенности же в столь глухих местах, вдали от больших городов. Однако кавальейро не подавал ни малейшего признака жизни.

Дон Антонио де Марис, который уже и раньше подозревал, что айморе ушли неспроста, распорядился, чтобы его люди приготовились к обороне, и не потому, что у него явилась какая-то надежда, — просто он твердо решил биться до последней капли крови.

Ответив на расспросы Сесилии о том, как ему удалось обезвредить яд, Пери обошел площадку внимательно оглядывая все окрестности. Когда дело касалось его сеньоры, индеец не знал усталости. Хотя он только недавно совершил настоящий подвиг в сражении с айморе, он уже снова думал о том, как спасти Сесилию.

Осмотрев все кругом взглядом опытного стратега, он вошел в комнату, покинутую им два дня назад. Его оружие лежало, никем не тронутое.

Он вспомнил о своем последнем разговоре с Алваро и подумал о превратности судьбы, трижды возвращавшей его из мертвых и неожиданно отнявшей жизнь у кавальейро, которого он оставил тогда целым и невредимым.

VIII. НЕВЕСТА

Через час после описанных нами событий Пери, стоя у окна комнаты, где прежде жила его сеньора, внимательно рассматривал дерево, возвышавшееся неподалеку.

Казалось, он изучал извилистые линии веток, мысленно прикидывая их крепость и расстояние от земли, словно от этого зависело разрешение какого-то трудного вопроса. Погрузившись в свои расчеты, индеец позабыл обо всем. Вдруг он почувствовал, что чья-то маленькая рука робко коснулась его плеча.

Он обернулся. Рядом с ним стояла Изабел; она подкралась к нему бесшумно, как тень. Девушка только что очнулась от обморока. Лицо ее было смертельно бледно, но вместе с тем на нем лежала печать странного спокойствия или, вернее, оцепенения.

Когда Изабел пришла в себя, она обвела взглядом залу, словно желая удостовериться в том, что все случившееся не сон.

Все было тихо. Дон Антонио де Марис вышел, чтобы отдать распоряжения. Жена его, стоя на коленях на груде обломков, молилась перед распятием. В глубине комнаты, на кушетке, лежал недвижимый кавальейро; в ногах у него горела восковая свеча, бросая вокруг бледные отблески.

Возле него стояла одна Сесилия; прижимая к груди его бессильно повисшую голову, она старалась ее отогреть.

Когда взгляд Изабел упал на бесчувственное тело, она вскочила, словно под действием какой-то сверхчеловеческой силы, перебежала через комнату и стала рядом с сестрой на колени перед смертным ложем.

Но она и не думала молиться — ей хотелось только глядеть и глядеть на это бледное, застывшее лицо, на эти холодные губы, на потухшие глаза, которые она продолжала любить и теперь, когда в них уже не было жизни.

Сесилия очень бережно отнеслась к ее горю. Врожденное женское чутье подсказывало ей, что всякая любовь, даже любовь к мертвому, требует целомудрия и тайны. Она вышла из комнаты, чтобы дать сестре выплакаться вволю.

Несколько минут спустя Изабел встала, в каком-то забытьи прошла через весь дом, разыскала Пери, подкралась к нему и тихо коснулась его плеча.

Пери и Изабел, как мы уже говорили, с первой же встречи невзлюбили друг друга. В Изабел это была ненависть к расе, принадлежность к которой принижала ее в собственных глазах; в Пери — естественная неприязнь, которую человек всегда испытывает к тому, в ком чувствует врага.