Читаем Губерман Игорь полностью

Описывалось в этой главе, как почти тридцать лет назад, в пятьдесят седьмом году, прибежал к Самойлову его давний друг Борис Слуцкий и, захлебываясь, начал говорить о наступивших новых временах. Об оттепели и свободе, о необходимости поверить и соучаствовать, о появившемся просвете в общей судьбе и недопустимости мерзкого скепсиса вкупе с отчужденной иронией внутреннего эмигрантства. Ситуация совпадала буквально, а все тогдашние доводы, резоны и аргументы соответствовали нынешнему времени точно, как ключ — замку, и гармонично, как поклон — менуэту. Мне оставалось только переписать. Ибо Самойлов отвечал спокойно и великолепно, а что именно — я изложу чуть ниже.

Переписывать ужасно было лень, на всплеск восторга ушли последние силы. Я взял карандаш и прямо на машинописных страницах пометил тонкой линией места, где отточенные до афористичности слова Самойлова совпадали с моими корявыми мыслями. Отдельные фразы, по которым удалось бы догадаться об авторе или собеседнике, я тоже предусмотрительно обвел волнистой чертой, чтобы их не прочитать сгоряча вслух. Так я набрал страницы полторы и заснул, счастливый от предвкушения завтрашней игры.

Утром был Самойлов мрачен и неразговорчив. У меня даже мелькнула мысль, что он помнит свою вчерашнюю вспышку (или Галя ему о ней рассказала) и хочет загладить мою возможную обиду, но пока упрямо по-стариковски молчит. Мы растопили печь, отхлебнули пива, и Давид Самойлович сказал:

— Послушай, мы вчера…

— Я написал, как обещал, — нагло перебил я его.

— Даже написал? — изумился Самойлов.

— Я боялся в устном слове сбиться, — объяснил я, — или вы перебивали бы меня, а все советские вожди читают, и им поэтому дают договорить.

— Неси скорей, — сказал Самойлов.

Я притащил большой блокнот, куда писал время от времени каракули после наших утренних сидений; вложенные внутрь него страницы были незаметны, я еще на всякий случай не садился и стоял на расстоянии от стола. Самойлов закурил и изобразил доброжелательное внимание.

О, я читал прекрасный текст! В нем говорилось, что сегодня к власти пришел очередной чиновник из партийного аппарата и хозяйским свежим глазом окинул свое обширное хозяйство. Обнаружил, что оно запущено, изгажено и разворовано, дела идут из рук вон плохо, все ветшает, прогнивает и шатается, надо невообразимо много менять. Ему следует прежде всего полностью свалить вину на предшественника, заменить сотни никуда не годных и проворовавшихся работников, снова обещать несбыточные улучшения, но все устройство — с несомненностью оставить прежним. Ибо по самой своей мыслительной сути не в состоянии понять этот чиновник, что все причины — именно в устройстве. А потому и доверять его замаху и зачину категорически нельзя, поскольку глупо.

Я читал неровно и взволнованно. Спотыкаясь, всматривался в текст, словно не мог разобрать собственные ночные закорючки. Я боялся, что Самойлов опознает свою руку, но его слова о ситуации тридцатилетней давности и психологии партийного вождя звучали абсолютно по-сегодняшнему. (Я и посейчас уверен: Горбачев хотел только ремонта империи, а что джинн из бутылки вырвется — вовсе не предполагал.)

Я закончил и закрыл блокнот. Самойлов медленно сказал, цедя слова:

— Во-первых, ты стал замечательно писать…

Я гоготнул, не удержавшись, но Давид Самойлович воспринял это как стеснительно-застенчивую реакцию на его (впервые за все годы) похвалу.

— А во-вторых… — он искал какое-то точное слово, но мне уже показалось неудобным этот розыгрыш тянуть, и я молча положил его листочки перед ним на стол. Он машинально отодвинул пиво и всмотрелся.

— Не серчайте, Давид Самойлович, — сказал я. — А текст действительно прекрасный.

— Да, хороший текст, — Самойлов говорил невесело, — и спорить не о чем, похоже. Я, видно, старый стал, если меня так можно провести…

Он, несомненно, не о розыгрыше говорил, а о своей вчерашней вспышке агрессивного оптимизма, это явно удручало его чем-то, не берусь вдаваться в догадки.

— А тебе, конечно, лучше уезжать, — не было в его словах одобрения, но я и раньше знал, как негативно он относится к отъездам. И мы оба быстро-быстро, дружно-дружно заговорили на какую-то совсем иную тему.

А год спустя на вечере Самойлова в Музее Герцена я был свидетелем того, как впервые прозвучал эпитет «русскоязычный» про этого большого русского поэта. Перед началом вечера стоял Давид Самойлович возле низкой сцены в зале музея, а вокруг него толпились почитатели, и я, естественно, толпился тоже. И кто-то только что приехал из Литературного института и взволнованно повествовал, что вот на семинаре некто (я забыл, кто именно) сказал сегодня, что, мол, Мандельштам, Пастернак и Самойлов — вовсе не русские, а только лишь русскоязычные поэты. Все тут же молча уставились на Самойлова, алчно ожидая от него какой-нибудь гневной публицистически-гражданственной тирады. И я еще раз поразился легкокрылой мудрости этого человека.

— Ах, я в хорошую компанию попал. — сказал Самойлов жизнерадостно и просто, чем весьма разочаровал ревнителей общественного красноречия.

Перейти на страницу:

Все книги серии Антология Сатиры и Юмора России XX века

Похожие книги

Жилой комплекс «Курицын»
Жилой комплекс «Курицын»

Победитель премии "Книготерапия" от ЛитРес.Роман-авантюра о том, что происходит на стройке, пока вы платите ипотеку. Любовный треугольник на глазах у дольщиков.В день ареста влиятельного шефа юный мечтатель Саша Попов остаётся с миллионом долларов в руках. Шеф из заточения велит строить на эти деньги жилой комплекс. Он хочет банально кинуть дольщиков, а наивный Саша всерьёз берётся за возведение дома мечты, и все вокруг норовят обмануть, украсть, подставить, а срок сдачи дома неумолимо приближается…Провинциальному тихоне предстоит вырасти из гайдаевского Шурика в Майкла Корлеоне, построить самый красивый дом в городе и найти любовь.Все имена и события вымышлены, любые совпадения случайны. Автор ни разу не указывает, где происходит действие, но читатели угадывают свой город безошибочно.

Дмитрий Петров

Юмор / Романы
Сталин умел шутить
Сталин умел шутить

Для любого государственного деятеля обладание чувством юмора жизненно необходимо. Хотя бы затем, чтобы преодолевать оказываемое на него давление как внутри, так и извне государства. Наличие чувства юмора, в том числе и способность посмеяться над самим собой, – это, как считают аналитики, свидетельство высокой профессиональной пригодности. Известно, к примеру, что при разработке автомобиля «Победа» планировалось, что машина будет называться «Родина». Узнав об этом, Сталин иронически спросил: «Ну и почем у нас будет Родина?» Название автомобиля быстренько заменили.Но "вождь всех народов" умел шутить не только так просто, часто юмор вождя был безжалостным и циничным. В книге собраны увлекательные истории, позволяющие под непривычным углом увидеть жизнь И.В. Сталина.

Владимир Васильевич Суходеев

Биографии и Мемуары / Юмор / Юмористическая проза / Документальное