Губернатор

Отец Виктор прожил огромную жизнь, которую ощущал, как непрерывную Божественную волю, двигающую череду времен, событий, людских судеб. И его собственную судьбу, которая крохотным отрезком легла в гигантскую дугу русского времени.

Маленьким мальчиком, замешавшись в толпу демонстрантов, среди флагов, шаров, транспарантов, он видел на мавзолее Сталина. Далекий, в голубоватой дымке, в военном френче, похожий на мираж, Сталин прошел сквозь всю его жизнь, как видение огненной силы, охватившей пламенем бессчетные жизни, в том числе и жизнь любимых и близких. Спустя много лет, когда валили в Москве советские памятники и коммунисты жгли партбилеты, он видел, как с кремлевского дворца спускают красный флаг. Ветер хлестал полотнище, оно вырывалось из рук, и эта борьба с поднебесным флагом напоминала убийство красного коня. Тогда же, надев ордена, в годовщину парада сорок первого года он прошел по брусчатке, одинокий солдат поруганной красной державы.

В детстве мама повела его в Парк культуры, на трофейную выставку. Пятнистые самолеты со свастиками. Орудия с жестокими стальными стволами. Страшного размера танк, в башне которого зияла пробоина с оплавленными краями. Отца уже не было в живых. На материнских глазах не высыхали слезы. И, глядя на пробоину в «Тигре», он своим детским сознанием понимал, что существует сила, отомстившая за отца. Эта сила заслонила их маленькую квартирку, где стояли его игрушки и висел бабушкин рукодельный ковер. Через много лет, под Кабулом, он видел подбитый советский танк с оплавленным отверстием в башне. Коммулятивный заряд прожег броню и истребил экипаж. Стоя на трассе, в бронежилете и каске, он старался связать те два подбитых танка, две пробоины. Мальчика с изумленными глазами и мужчину с тоскливым взглядом, уставшего смотреть на горящие кишлаки и растерзанные тела.

Все детство, отрочество и юность в его окно смотрела старая колокольня, без креста, с деревцами на разрушенном куполе. Розовая на весенней заре, голубая в осенних сумерках, янтарная в январском солнце, седая в холодном инее, она неотступно, год за годом, следила за ним, что-то тихо нашептывала, взращивала в нем тайные чувства, которые позже превратились в веру и творчество. Она незримо сопутствовала ему на грандиозных стройках, где рокотали бессчетные моторы, взрывались горы, вздымались плотины. И на военных учениях, где ревели танки, пикировали самолеты, уходили в небо тяжелые ракеты. И на войнах, где он пробирался в африканской пустыне, никарагуанской сельве, камбоджийских джунглях. Везде тихо и тайно светилась в нем эта чудная колокольня. Уберегала от смерти, от уныния, от злых поступков.

В молодости он пережил острое неприятие власти. Дружил с диссидентами, кочевал по московским квартирам вместе с безумной компанией, где главенствовал писатель, воспевавший тьму преисподней, автор чудовищных сцен, в которых отрицалось добро и господствовало абсолютное зло. Это поветрие скоро прошло, он порвал с диссидентами, и его писательский путь вел по войнам, по секретным лабораториям, по коридорам власти, где решалась судьба государства. И когда оно, обессилев, пало, он до последнего вздоха его защищал. И даже позже, на баррикадах Дома Советов, по которому били танки, начинался огромный пожар, и над его головой развевалось пробитое красное знамя.

Он был певцом красной эры, гигантского протуберанца, который вырвался из утомленного человечества, обещал благодать, бессмертие, райское блаженство. В реве военных битв, в истошных воплях и казнях исчах, не достиг небес. Упал обратно в изнывающий ветхий мир, который проклял русское стремление к небу.

Теперь, став священником, готовясь к скорой смерти, отец Виктор посвящал оставшиеся дни молитвам. В них умолял Господа спасти Россию, которая целый век провисела на дыбе. Снятая с дыбы, нагая, бессильная, она стала добычей злодеев, которые рвут ее беззащитное тело. Он молился о красных героях и мучениках, которые отстояли Родину в веке минувшем и теперь на небесах сражаются за нее в веке нынешнем. Он верил, что красные святые, сохранив однажды страну, сохраняют ее и теперь.

Он кончил прибирать храм. Зажег свечу перед образом Зои Козьмодемьянской. Девушка с тонкой шеей, на которой затянулась петля, стояла на эшафоте, и вокруг ее головы сияло золото. Бабочка порхнула, пролетела над свечой в неутомимых поисках своей крохотной зимней обители.

Отец Виктор утомленно присел на лавку, слыша, как в окна стучит дождь.

Скрипнула дверь. Появилась женщина в платке, в утлом пальто. Лицо в сумерках было плохо видно, но платок и пальто были мокрыми, ноги в туфлях забрызгала грязь. Женщина с порога оглядела храм, не заметила отца Виктора и повернулась, чтобы уйти.

– Заходи, – произнес отец Виктор.

Женщина вздрогнула, разглядела священника, осторожно, боязливо приблизилась.

– Зачем пришла? – спросил отец Виктор.

У женщины было бледное, изможденное лицо, под глазами темнели тени, мокрые волосы выбились из-под платка, глаза дрожали больным слезным блеском.

– Что ты хочешь? – повторил отец Виктор.