Губернатор. Повесть и рассказы

Побежали, — падают, отстают… И только один впереди несется в мешке, как без мешка. Нужно уметь, нужно знать, как в тесноте переставлять ноги… Идут разговоры: «Кто это? А вы не знаете? Петухин! Портной Петухин! Одарил же бог! Браво, браво, господин Петухин! Ваше искусство — поразительное… Извольте по заслугам вашим приз получить: будильничек-с. Девять с полтиной в покупке заплачен… Рано будит и две музыкальные песни исполняет».

И сейчас же из толпы высовывается завистливая рожа:

— Портной! Возьми за приз синюю бумагу!

Много уже времени прошло, но и сейчас Петухин не может вспомнить этого без отвращения: за приз? За искусство? Синюю бумагу?

— Тут сотни не нужны, болван ты этакой, а ты с синей бумагой лезешь! — говорит Петухин гордо и презрительно, — Не видал я твоей синей бумаги! Удивил чем… Ты вот заслужи поди, добейся… А то — синяя бумага! Какие вы, братцы, несообразительные!

— Дураки! — и теперь говорит Петухин, открывает глаза и прислушивается: от Варвары-Великомученицы раздается, как вздох, удар колокола, нежного и серебристого…

— Одиннадцать! — с ужасом сосчитал он удары, — Сатана ты старая, анафема! Что же ты думаешь? Ведь вот-вот Гараська явиться должен! Ах ты черт голландский!

И Петухин побежал к дому, стукнул, не глядя, в окно. Никто не отозвался.

«Что за чертовщина?» — подумал он, стукнул погромче, заглянул. По комнате, наполовину освещенной месяцем, прошло что-то черное, высокое. Около него обвилось белое, нежное, — обвилось и расстаться не может…

— Ну, ну, — ворчит недовольно Петухин и, отвернувшись, снова стучит сурово и сердито: надо честь знать да утирать бороду. Ишь, разлимонились!

Хлопнула дверь. На пороге показался высокий, статный парень.

— Ну, Гаврюшенька, как дела-то? — ехидно спросил Петухин и сейчас же опять сделал серьезное лицо. — Прежней дорогой-то идти нельзя, — того и смотри, на хозяина моего напорешься, — а ты вот через сад жарь, а там огородами до самого переезда… Понимё? Ну, вот то-то и оно… Ну-с, айда…

Пошли. Петухин вдруг останавливается и спрашивает:

— Ну, а насчет будущего уговорились?

— Уговорились! — отвечает Гаврюшка.

— Где же? — не может сдержать любопытства Петухин.

— У Варвары…

— То-то, у Варвары… Ну, айда, айда… Живо… Смотри, угощенье не забудь…

Гаврюшка лезет в карман, достает деньги и сует их Петухину. Тот сердится:

— Болван! Что ты мне деньги-то даешь! Что я, сводня, что ли? Ради правды устраиваю я это… А ты деньги! Орясина! Пивом угостишь… И знаешь еще что? Две порции осетровой солянки… Ей-богу! Идет?

— Идет! Идет! — радостно отвечает Гаврюшка и перелезает через забор.

— До свиданья! — кричит он.

— Счастливо! — отвечает Петухин.

Залитая светом, у порога стоит Таня. На лице и радость, и страх.

— Ну, а дальше что же делать? Как быть с мужем? Как ему смотреть в глаза? Ведь вот он сейчас же явится… — тревожно говорит она, — Ну, научи же, Мартыныч!

Петухин закуривает папиросу и защищает спичку ладонями. Глубоко затягивается, думает о чем-то, потом сразу вскидывает глаза на Таню и отвечает:

— Понимаешь, хозяйка… Вот в чем дело-то… Ты пойми. Я свою обязанность исполнил. Чувствуешь? Ну, а теперь уж твое дело. Как хочешь, так и разводи планы. Хочешь с мужем жить, живи! Не хочешь — не живи! Это, брат, теперь твое дело, и никому нет до этого касательства. Как ты думаешь жить — тебе об этом только и знать. Вот тебе мой сказ. Вот завтра у Варвары и поговори об этом с Гаврюшкой. Теперь уж ты к нему. Да. Советы он будет давать…

— Господи! — с тоскою вспомнила Таня, — И причащаться завтра…

— А что ж? — серьезно ответил Петухин. — Теперь ты чиста перед богом. Теперь душа твоя — как хрусталь. По-руганье твое над богом-то окончилось. Теперь причащайся…

Стукнула калитка. Вошел Герасим Егорович с бумажными кульками и какими-то покупками.

— Вот и я… — сказал он, — а ты, Танюша, давно пришла? Вот грушки. Хорошие, сочные. Полтинничек десяток. Правило слушала? Ну, вот-вот. А там, сзади меня, — и Герасим Егорович обратился к Петухину: — Михрютка полз… Пьяно-распьяно! И все «Чудный месяц» поет… Ну и народ!..

Петухин прислушался. В самом деле поет, — звонко, задорно. И Петухин решил, что если бы Михрютке не пьянствовать и себя побольше беречь, то мог бы получиться тенор, на втору совершенно пригодный.

Хозяева ушли в дом. У Варвары опять ударили в колокол: начиналась полночь.

Родители