Ну а
5. Режим, в котором я живу
Профессиональная гигиена журналиста предполагает соблюдение диеты и спортивного режима.
Спортивного режима – в буквальном смысле.
Чтобы работать с интенсивностью до трех готовых текстов в неделю, плюс до трех телерадиопрограмм в неделю, плюс лекции (а я преподаю в двух университетах), плюс книги, плюс публичные выступления, я должен держать себя в хорошей спортивной форме. Иначе поплывет тело, а вслед за ним и сердце, и мозг, и прочие субпродукты.
Значит, после утренней работы – а я сплю по шесть часов в день, ложусь в два, встаю в восемь – я должен дать себе час аэробной нагрузки. Да, обычно утро у меня строится так: просыпаюсь, пью кофе и параллельно составляю план дня, а это в среднем от 40 до 50 пунктов (хотя я заведомо знаю, что в норме выполню не больше 20, но записываю, чтобы не забыть, и я могу так месяцами откладывать дела, но потом однажды все равно сделаю, потому что ведь записаны же, делаю утренние записи в дневник, затем приступаю к основным текстам или же готовлюсь к эфирам, когда у меня запись программы. Кстати, первый раз сценарий программы я читаю накануне вечером, перед сном, потому что в фазе глубокого сна включится режим запоминания – вот почему, когда мы на ночь читаем стихи и нам кажется, что ни черта не запомнили, на следующий день вдруг выясняется, что запомнили очень многое!.. А утром я перечитываю сценарий и уточняю, дополняю, проверяю, скачиваю недостающую информацию через Интернет. Но в любом случае, как правило, с 9 до 12 или 13, то есть три-четыре часа с утра – это время самой продуктивной работы за компьютером. А затем – для разрядки час аэробной нагрузки. Это бег, велосипед, ролики, лыжи. Отлично! Ведь во время тренировки тела я могу спокойно слушать книги. Из тех примерно 60 книг, которые я успеваю за год прочитать, я половину не читаю, а слушаю. Почти все книги по истории, например, я прослушал. И дивного Евгения Анисимова, и Радзинского, и блестящего Ключевского, и зануднейшего Соловьева, и скучнейшего квазиисторика Карамзина, которому доверять никак нельзя, потому как для него история была лишь инструмент, подтверждающий благостность самодержавия для России. Читать Соловьева или Карамзина сегодня вообще невозможно: уснешь. Но поскольку на лыжах или велосипеде уснуть сложно, то слушать можно. И из потока «бу-бу-бу» кое-какие вещи запоминаются. Например, ненависть, с какой Карамзин обрушивается на Юрия Долгорукого. То есть патриоты Москвы, которые считают Юрия Долгорукого чуть ли не святым, Карамзина не читали.
Далее – снова чтение. В метро я читаю ридер, за рулем слушаю аудиокниги или учебники иностранного языка. Я французский выучил на утреннем беге и за рулем! Шучу – французский я выучил на курсах при Французском институте, но благодаря аудиосамоучителю я поступил отнюдь не на нулевой уровень, а перепрыгнул сразу через три ступеньки, чем сэкономил себе тьму денег…
А потом – снова чтение. Сайтов, газет, журналов, хотя у меня их все больше заменяют сайты газет и журналов.