Гудериан

Неугодным оказывался всякий, кто хоть как-то намекал, что война проиграна. В их число, помимо Гудериана, попал Шпеер, когда-то бывший любимец Гитлера. Он написал об этом без обиняков в докладе, адресованном фюреру. Закон и порядок рассыпались в прах. Тем не менее, Йодль неожиданно для Гудериана встал на его сторону, когда тот выступал против намерения Гитлера отказаться от соблюдения положений Женевской конвенции о ведении войны. Несмотря на то, что Гитлер связывал поражение в войне с гибелью германской нации, считая ее закономерной и неизбежной, и не скрывал этого, Гудериан и подавляющее большинство сотрудников генерального штаба, как и почти весь народ, покорно дали подвести себя к краю пропасти, куда и столкнул их фюрер. В своей покорности они были слепы и глухи. Так, например, министерство пропаганды сумело убедить Гудериана выступить 6 марта в радиопередаче, в которой он отверг обвинения русских, утверждающих, что немцы совершали преступления против человечества, имея в виду лагеря уничтожения с газовыми камерами, обнаруженные наступавшими советскими войсками. Гудериан сказал: «Я сам воевал в Советском Союзе, но никогда не замечал газовых камер или чего-либо в этом роде». Однако большинство таких лагерей находились на германской или польской земле. Отрицая, что видел эти места, Гудериан был вполне искренен. Скорее всего, он также не догадывался и о геноциде, ставшем орудием осуществления расовой политики нацистов. Те, кто создавал концлагеря и распоряжался там, позаботились, чтобы расположить их в недоступных уголках. Распространение слухов о них сурово каралось. Очень эффективно действовала цензура в средствах массовой информации, а также тщательнейшая сортировка и изоляция друг от друга различных групп населения, распространившиеся на административную и военную машину. Это помогало сводить до минимума количество людей, знавших о происходящем. Зачастую о лагерях смерти не знали даже те, кто жил поблизости. Тем не менее, в силу своего положения Гудериан должен был знать хоть что-нибудь. Например, фон Барзевиш утверждал, что ему стало известно о существовании концлагерей еще в 1939 году, и это заставило его отвергнуть национал-социализм и обратить свой взгляд в сторону сопротивления. Если так, то вряд ли он мог не упомянуть об этом, когда пытался убедить Гудериана присоединиться к сопротивлению во время четырехчасового разговора, состоявшегося между ними 18 июля 1944 года. Возможно, Гудериан просто не мог этому поверить, поскольку подобное выходило за рамки воображения нормального человека.

В конце совещания, состоявшегося уже после обращения Гудериана к Гиммлеру, Гитлер попросил начальника генштаба остаться и предложил ему взять четырехнедельный отпуск по болезни. «Я вижу, с сердцем у вас опять неважно», – сказал фюрер. Гудериан отказался, сославшись на то, что у него не осталось подходящего заместителя после того, как получившие ранения Венк и Кребс выбыли из строя. Похоже, речь шла о немедленном устранении Гудериана с должности. Во всяком случае, сам Гудериан о своем внутреннем предчувствии ничего не говорит. Однако вполне резонно предположить, что Гитлер, осведомленный о маневрах Гудериана за его спиной, почувствовал, что начальник генерального штаба сухопутных сил приобретает все большее влияние, и решил положить этому конец. Ссылки на плохое состояние здоровья к тому времени стали стандартным предлогом для освобождения от должности людей, потерявших доверие фюрера. Кстати сказать, здоровье самого Гитлера сильно пошатнулось. Налицо была физическая и умственная деградация, повлиявшая на его способность давать правильную оценку ситуации. На совещании 23 марта начальник управления личного состава вермахта Бургдорф поднял вопрос о будущем Гудериана, показывая этим, что спешит и что у него есть кандидат на эту должность. И опять никакого решения не было принято, так как врачи не признали пригодными для работы ни Венка, ни протеже Бургдорфа, Кребса.

В тот день на Западе союзники крупными силами форсировали Рейн, а на Востоке 9-я армия под командованием генерала Буссе начала наступление с целью прорвать блокаду крепости Кюстрин. Это наступление провалилось и стоило больших жертв. По словам Хейнрици, которые приводит Корнилиус Райан в своей книге «Последняя битва», Гудериан настаивал на еще одной попытке. Гитлер также хотел повторения наступления. Когда Хейнрици высказал предположение, что было бы результативнее, если бы осажденные сами пошли на прорыв, «Гудериан пришел в ярость и закричал: «Необходимо атаковать во что бы то ни стало». 27-го марта немцы опять пошли в наступление и наконец пробились к Кюстрину, причем солдаты проявили чудеса самопожертвования, хотя через несколько часов русские, многократно превосходившие немцев в артиллерии и танках, ликвидировали этот прорыв. На Западном фронте американцы в это же время взяли Франкфурт-на-Майне и вместе с французами и англичанами почти беспрепятственно продолжали продвигаться вглубь Германии.