Гудериан

Гудериан находился на пороге последнего спокойного периода своей военной карьеры. Впереди открывалось десятилетие, посвященное исследованиям, развитию революционных идей и погоне за знаниями, стимулом для которой послужила необходимость заняться преподавательской деятельностью. Ему пошло на пользу то, чему он сначала не придал большого значения. В начале службы Гудериана в инспекторате, начальник штаба Чешвица, майор Петтер убедил генерала изменить решение относительно характера работы, которую хотели поручить Гудериану. Ничего из ряда вон выходящего здесь не было. Каждый начальник штаба в германских вооруженных силах имел полное право так поступить. Вместо того, чтобы направить энергию Гудериана на исследование вопросов, связанных с организацией моторизированных войск и их использованием в бою, ему поручили курировать проблемы материально-технического обеспечения. Такая перспектива привела его в ужас. Гудериан запротестовал, однако к нему не прислушивались. Он попросил о переводе назад, в 10-й егерский батальон, но ему приказали не спорить, а заняться порученным делом. Лучшего варианта нельзя было придумать даже нарочно. Это поубавило чересчур раздутое эго Гудериана и прояснило ум, так что он смог приобрести совершенно новый для себя опыт, начиная с азов, работая на тех, кто твердо решил быть хозяевами в своем доме. Генеральный штаб, даже в новом, замаскированном виде, оставался на удивление плотно скомпонованной организацией, прямо или косвенно извлекавшей максимум пользы из всех, кто попадал в сферу ее влияния. Возможно, Сект желал, чтобы поведение сотрудников генштаба соответствовало стандартному кодексу в добавление к стандартизированным методам работы, однако, в конечном счете, главное внимание уделялось тому, чтобы каждый человек был на своем месте. Остается лишь гадать, воздержалось ли бы начальство в 1922 году от назначения молодого Гудериана на не совсем подходящую для его характера работу, если бы предвидело все последствия такого шага. Ведь Гудериан жаждал инноваций в таком масштабе, от которого в будущем захватит дух не только у генштаба, но и у всего мира.

С динамичным трудолюбием и прилежанием, к тому времени ставшими органичной частью его характера, Гудериан усовершенствовал кабинетную работу, передав все второстепенные, рутинные вопросы в ведение клерков. Освободившись от текучки, угрожавшей затащить его в свое болото, он смог весь талант направить на изучение проблем, касающихся стратегии и тактики моторизированных войск. Именно такую роль Гудериана всегда имел в виду Чешвиц, взявший на себя функции придирчивого, строгого распорядителя. Гудериан погрузился в академический мир, почти полностью оторвавшись от тревожной действительности с ее политической и экономической неразберихой: переворотами и контрпереворотами; губительными для немецкой экономики последствиями репараций, выплачиваемых союзникам; оккупацией Рура французами в 1923 году и безудержной инфляцией марки, нанесшей ужасный ущерб тем слоям общества, от которых зависела его стабильность, и подорвавшей промышленность; увеличением численности реакционных вооруженных формирований – Стального Шлема, штурмовиков и им подобных; постоянные шатания неокрепшей демократии перед лицом угрозы со стороны сильных личностей и корпораций. Гудериан внимательно следил за политическими событиями, однако всячески избегал непосредственного участия в них, поскольку его работа и доход оставались неизменными. И все же устремления определенных политических кругов вызывали у него симпатии, и это вело к формированию политических привязанностей, несмотря на то, что, как офицер, Гудериан не мог ни заниматься политикой, ни даже голосовать. В душе он оставался патриотом, ждущим прихода спасителя, нового Бисмарка, и когда в 1925 году рейхспрезидентом стал убежденный монархист Пауль фон Гинденбург и вместе с Сектом и Густавом Штреземаном заложил основы стабильности и правопорядка, казалось, божество, которое он искал, наконец, найдено. В письме к матери от 21 сентября 1925 года Гудериан писал о том, что Гинденбургу, посетившему ежегодные армейские маневры, устроили торжественную встречу. Энтузиазм, с каким солдаты и офицеры принимали этого человека, факельные шествия и специально сочиненные стихи, напоминавшие о славных делах прошлого, свидетельствовали о непоколебимом авторитете Гинденбурга. Гудериан почти не упоминал о политике Штреземане, чьи достижения были значительными. Ему, как политику, он отводил место гораздо ниже, чем президенту, являвшемуся, с его точки зрения, чуть ли не божеством.