Гудки паровозов

— Ну, свалил всех в одну кучу, — громыхнул молокомером Кирилл. — А Гурков, а Фетисов? Плохие были? А Ломако? Новокрещенов?

— Ничего.

— Клименко тоже хороший. Убедишься.

— Как знать, как знать, — сокрушенно промолвил Круглов.

— Петр Федорович, нравится тебе, как старик Сыртинкин на камышовой дудке играет?

— Чему нравиться-то? Сколько ни играет, все «Во саду ли, в огороде».

— Не нравится, значит? Вот и у тебя все одна песня. Только у Сыртинкина веселая, а у тебя слезливая. Слушаешь, аж с души воротит.

— Ну, начал подковыривать, — недовольно буркнул Круглов.

Манаков с уважением посмотрел на Кирилла.

А после он подумал о том, что почти всё, о чем говорит Круглов, было и есть в жизни, и все равно оно не только не вызывает согласия, но всегда вызывает и гневный протест, потому что, если согласиться с ним, значит поверить, что так и останется навечно, как будто люди бессильны перед злом и не делают свою судьбу надежней, светлей, счастливей.

Сквозь темноту прорезалась щуплая Семкина фигура, и раздался его тонкий, с хрипотцой голос:

У дороги чибис,
У дороги чибис…

Круглов круто повернулся навстречу сыну, сжал кулаки.

Семка протянул Манакову увесистый сверток.

— Дядя Павел, вот вашим ребятам гостинец. Свежие помидоры.

— Нужны они им! — сдерживая свирепость, процедил Круглов.

— Не твоя печаль, папа, нужны они им или нет.

Над домами качнулись два голубых столба: свет фар. Через несколько минут подкатил к загону горбоносый грузовик. Его кузов уставили бидонами с молоком и сливками. Манаков попрощался с Кругловым и Семкой, поднялся в кузов.

Когда шофер заводил машину, подбежала Наталья. Она ухватилась за борт и встала на подножку. Глаза ее светились, как солнечная зыбь. Манаков спрятал в своих ладонях руку Натальи, ласково пожал.

Возле Круглова остановился Дедюлькин и мечтательно проговорил:

— Закурить бы махонькую.

Круглов быстро достал из кармана пачку сигарет «Памир». Они закурили, окутываясь синим, как бензиновые выхлопы, дымом, обменивались словами, которых не было слышно на грузовике.

Он догадался, откуда в нем досада на самого себя. Да ведь он сегодня делал подчас в общем то же, за что осуждал Круглова, Дедюлькина и доярок.

Манаков покраснел и невольно склонил голову, хотя Наталья и не заметила бы, как стыд распалил его лицо.

— Ждем вас, Павел Вавилыч, — сказала она и спрыгнула на землю.

1954 г.

ЗОЛОТАЯ ОТМЕТИНА

С гор на дно котловины, где в беспорядке жались к земле крошечные домики, сел пропахший хвоей туман. И селеньице затерялось, заглохло в промозглой вечерней мгле.

Бодрствовал только немой Коля Гомозов. Он лежал посреди полуразобранного моста и мычал, чмокал, издавал сиплые хрипы, натужно вытягивая шею. Так Коля пел, если было хорошее настроение. Сегодня ему повезло: поймал сетью ведро голавлей, мать угостила крепкой кислушкой, а дорожный мастер пообещал пачку сигарет, за что и попросил посидеть ночью на мосту.

Когда у Коли отяжелел язык и засаднило в горле, он решил, что дорожный мастер не догадлив. Вокруг много-много камней, велел бы преградить дорогу на мост, и никакая машина не проехала бы.

Коля встал, осторожной ощупью босых ног пробрался по трухлявым, качким бревнам к перилам. Сойдя с дороги, начал шарить руками по траве. Камень попался подходящий — шершавый (легко брать), пудов пяти весом. Коля привалил его к животу, шагнул и заметил неподалеку два мутных, каждое с блин величиной, пятна. Приближаясь, они ширились, светлели, начали слоиться радужными кольцами. Он опустил камень и вышел на дорогу. Хотя туман был плотен, от надвигающегося света глаза застилало слезой.

Что-то гладкое и металлическое приткнулось к коленям. Коля вытер слезы, увидел легковой автомобиль и пожилого мужчину. Из кулака, который незнакомец сжимал и разжимал, торчало толстое округлое стекло. Сквозь это стекло проталкивался, удлиняясь и сжимаясь, тонкий луч. Мужчина быстро зашевелил губами, заблестели желто и чисто зубы. Коля подумал, что у мужчины все время кисло во рту, потому что зубы он, наверно, сделал из медяков.

Незнакомец перестал говорить. Коля сообразил: спрашивает, где переезд через реку.

— Ы, ы, — Коля махнул в темноту, клокотавшую не слышным ему перекатом, и тут же пожалел: машина уедет, и вновь он останется один. Не ради любопытства, а ради того, чтобы еще малость побыть с людьми, он попытался узнать, не в пионерский ли лагерь, который неподалеку отсюда, едет машина. Он приставил кулак ко рту, запрокинул голову и поворачивал ее то влево, то вправо, словно трубил в горн. Мужчина недоуменно вскинул плечи, ткнул пальцем сначала в кабину, потом во мрак ночи, куда до этого посылал их Коля: дескать, садись и показывай путь.

Коля повернул ладони к мосту, картинно встал по стойке «смирно» и покачал головой, что означало: он охотно показал бы брод, но не имеет права уходить, так как сторожит мост.