«Гудлайф», или Идеальное похищение

Четверть десятого. Всего пятнадцать минут с тех пор, как он решил, что сходит с ума. Скоро часы просигналят десять. Если смотреть реалистично, пройдет еще два часа. И все. И хватит. К часу дня он уже будет в теплой постели, в больнице. С ним будут Нанни и дети. Фостер и Сэнфорд из офиса. Брэдфорд Росс из службы безопасности «Петрохима». Полиция, ФБР, пресса. Он спустит все на тормозах, не станет преувеличивать. В него же стреляли, Господи прости! Вряд ли кто-то мог этого ожидать. В него никогда раньше не стреляли. Он никогда ни одного человека не ударил, ему самому никогда не приходилось уклоняться от удара. Но все это он был вынужден проделать сегодня. Он стремительно замахивался на меня ручкой револьвера. Нет, так не говорят. Он стремительно наносил мне удары, но мне удавалось уклониться. Ему нужно правильно это сформулировать, или, может быть, репортеры все равно отредактируют его цитаты, как это им свойственно? Он поблагодарит Бога, и Нанни, и всех. Рука у него будет на перевязи, останется шрам. Он полностью выздоровеет. Хотя он трясется от холода в этом ящике и мысли мешаются у него в голове, хотя ему прострелили руку и каждый вдох дается ему с трудом, жизнь не кончена, она даже не изменилась. Завтра он возьмет отпуск. Есть чего ждать, на что надеяться. До часу дня он может выдержать.

*

Складской бокс — чуть просторнее, чем гараж на одну машину, — все еще хранил в себе холодный ночной воздух. Коллин остановилась у двери, которую они оставили приподнятой на несколько дюймов. Ленточка солнечного света отражалась от ее белых теннисных туфель. В самом центре бокса, в открытом ящике, стоял мистер Браун, которого поддерживал Тео. Тео мягко проговорил:

— Мистер Браун, я сейчас сниму пластырь у вас со рта, и очень существенно, чтобы вы не издали ни звука. Важно, чтобы вы ничего не говорили. Вам не причинят никакого вреда.

Теперь Коллин испугалась того, что они сделали. План, разработанный до совершенства, был хорош, когда они вдвоем шепотом обсуждали его, лежа в постели в детской комнате Тео: тогда он представлялся им безупречным и неотложным. Но теперь она стояла в лыжной маске, закрывавшей ей всю голову, и смотрела, как муж отлепляет пластырь ото рта человека, которому почти столько же лет, сколько сейчас было бы ее отцу. Сейчас перед ней предстала реальность в виде этого человека, которому ее муж надел на запястья наручники и обвязал ноги клейкой лентой. В виде человека, которому ее муж прострелил руку. Ей пришлось сбегать в аптеку, а она даже придумать не могла, что надо купить. Пришлось отрезать рукав от пиджака, и от рубашки тоже, фургон в это время вел Тео. Коллин попыталась очистить пулевое отверстие на его предплечье — не отверстие даже, а месиво рваного мяса. «Надо зажать покрепче», — то и дело повторял Тео, оборачиваясь и глядя на них через плечо. Но кровотечение не останавливалось. Каждый раз, как она переставала зажимать рану, кровь снова начинала сочиться из-под промокшей марли.

— Ты мне понадобишься. — Голос мужа заставил ее вздрогнуть. — Подойди-ка сюда.

Она все бинтовала и бинтовала ему руку, и в конце концов стало казаться, что кровотечение прекратилось. Он истекал кровью по меньшей мере целый час. Трудно сказать, сколько крови он потерял. Пинту?[14] Две? Его костюм весь в пятнах. Загублен. Она не думала, что они с Тео вообще что-нибудь загубят.

— Закрой ее совсем, — сказал Тео.

Коллин наступила ногой на ручку стальной двери бокса и захлопнула ее, опустив до самого бетонного пола. Фонарь на батарейках давал белый, почти серебристый свет. По плану Тео, все это должно было быть просто досадной мелочью в рабочем дне мистера Брауна, подвижкой актуарных[15] цифр в бухгалтерских книгах страховой компании. А теперь они трое стояли рядом, и Тео медленно снимал пластырь с глаз мистера Брауна. Часто моргая и прищуриваясь, тот с трудом повернул голову сначала к Тео, потом к Коллин. Дыхание его участилось. Он издал какой-то хриплый звук…

— Молчать! — оборвал его Тео.

Но мистер Браун продолжал издавать какие-то звуки, похожие на охи и стоны, какие вызывает у человека мучительный сон. По тому, как он щурился, Коллин поняла, что он должен носить очки. Они свалились с него в фургоне? Это ужасно — потерять его очки.

Мистер Браун взглянул вниз, на свою рану, и, чтобы получше рассмотреть, попытался поднять руку, натянув наручники и клейкую ленту. Сквозь марлю снова просочилась кровь. Коллин положила руку ему на плечо и сказала:

— Сейчас самое важное — расслабиться. — Но когда она коснулась его кожи, то безмолвно охнула. Взглянула на Тео и произнесла одними губами: — Он такой холодный! Совсем заледенел.

— Это всего лишь легкий шок, мистер Браун, — уверенным тоном произнес Тео. — Все нормально. Совершенно обычное дело — то, что с вами происходит.

Мистер Браун тяжело дышал. Он снова попытался заговорить, но Коллин не могла разобрать слов.

— Нам с вами только одно дело нужно сделать, и мы сразу же доставим вас туда, где о вас хорошо позаботятся. В тот же момент, — сказал Тео и протянул Коллин микрокассетник.