«Гудлайф», или Идеальное похищение

Потом крышка ящика над Стоной снова захлопнулась. Он лежал, связанный, внутри ящика, его тело содрогалось от движения по скоростному шоссе. Дыра в руке разрасталась под повязкой с каждым подскоком фургона, с каждым его наклоном. Стона замерз. В ящике было холодно, как в морозилке. Он не мог даже как следует вдохнуть окутывавший его холодный воздух. Клапаны сердца у него в груди похрустывали, словно захолодевшие костяшки пальцев. Кровь во всем его теле шипела от холода и сочилась сквозь тонкую марлю, обернутую вокруг раненой руки. Рука пульсировала. Инфекция. Она распространится выше локтя, до самого плеча. Ампутация. В ящике вместе с ним был заперт вопль, разросшийся до таких размеров, что Стона мог разглядеть его даже во тьме. У него слишком слабое сердце. Неужели он вот так и умрет, связанный, в этом ящике? Сердце его сжалось сильнее. Клейкая лента прилипла к векам, оттягивая их от глазных яблок, которые пересыхали, которые он никак не мог увлажнить, даже дико, безумно вращая глазами. Безумие. Если бы только его вырвало! Он начал бы давиться, задыхаться, и им пришлось бы его освободить…

И тут раздался сигнал. Двойной «бип-бип» часов Стоны, отмечающий каждый час, звук такой милосердный, такой земной. Вопль исчез. Стона услышал свое прерывистое дыхание, ощутил вполне здоровое сердцебиение — каждый удар сердца предшествовал удару пульса в раненой руке. Он заплакал, густые, словно сироп, успокоительные слезы омывали глаза. Он закован и спеленат, как мумия. Он не может осмотреть свое пулевое ранение, не может даже открыть рот, чтобы глотнуть воздуха. Он заперт в похожем на гроб ящике. Но его часы просигналили так нормально, так обыкновенно, что Стона понял — он будет жить.

Если только он не терял сознания, сейчас должно быть девять часов. Семичасовой «бип-бип» раздался, когда он закончил утренние наклоны. Восьмичасовой — как раз после пули: эхо выстрела послышалось от стенок фургона, пуля прокатилась по полу, женщина помчала фургон вниз по улице, истерически вопя, гул двигателя врывался в открытые задние двери вместе с выхлопными газами.

Стона не видел лица женщины, но был уверен, что знает мужчину. Он сохранит его облик в памяти. Сегодня днем полицейский художник нарисует портрет мужчины, его опубликуют во всех завтрашних газетах, и этих сукиных детей выследят и поймают. Он тщательно просмотрит фотографии всех людей, с кем когда-либо встречался. Он пройдет в памяти через все свои дни, всматриваясь в каждое лицо. Он отыщет эту физиономию. Деньги будут возвращены.

Он знал — это будут деньги страховой компании. Руководящие работники «Петрохима» застрахованы на сумму в двадцать или тридцать миллионов каждый, но из принципа Стона хотел, чтобы деньги были возвращены. Этот человек кричал что-то про экологические преступления, но Стона понимал — он лжет. Его похитили ради денег.

Несмотря на то что Стоне никогда не приходилось непосредственно общаться с экологическими радикалами — ни с представителями движения Гринпис, ни с кем-либо из группы «Планета Земля», — они, с его точки зрения, принадлежали скорее к тому классу людей, что могли бы добиться чего-то в своей жизни, но по той или иной причине потерпели неудачу, либо оказались учеными или журналистами. Их поведение легко объяснить: просто этим бедолагам зелен виноград! Но эти двое совсем другие. Ими руководит одна лишь алчность. Женщина, разумеется, жена этого мужчины. Стона не мог сквозь ящик разобрать слова, которыми они обменивались, но ритм и настойчивость споров, объяснений, приказаний, обвинений — все свидетельствовало о динамических отношениях супружества. От мужчины несло ужасно пряным твердым дезодорантом и мылом «Ирландская весна». Стона знал этот запах. Одно время они с Нанни…

Господи Боже! Нанни! Как она все это воспринимает? Наверняка и она, и пол-улицы слышали выстрел и всю эту кутерьму. Интересно, кто-нибудь заметил номер фургона? Может, полиция уже следует за ними в этот самый момент? Ставят заграждение на следующем повороте скоростного шоссе? Теперь уже недолго. Не важно, прижмут ли их к обочине полицейские машины и вертолет прямо сейчас, или они успеют получить портфель, набитый долларовыми купюрами, все равно теперь уже недолго ждать. Сейчас Джейн уже, наверное, вместе с матерью. Надежная, как скала. Ох и голова у этой девочки! Нанни прекрасно все выдержит, если Джейн сумеет ее отвлечь. Нанни так легко поддается эмоциям — она ведь настоящий поэт в душе. Еще всего лишь несколько часов. Но сможет ли он выдержать так долго? Рука горит, а все тело пронизывает холод. Трудно дышать — рот залеплен пластырем.