Красная мантикора определённо была красной, и на этом определённость с ней заканчивалась. Что это было такое? Лев, скорпион, летучая мышь? По крайней мере она совершенно точно не была в восторге от нас, даже задрала лапу и попыталась выразить чувства самым наглядным образом.
В другой клетке лежал, положив на лапы две головы, зверь, отдалённо похожий на пса. Он был весьма велик, гладкошёрстен, имел длинный прямой хвост и носил два намордника; плашка утверждала, что это клыковой.
У крупной шестиногой ящерицы из третьей клетки был чехол на голове, а звалась она василиском. Услышав нас, тварь зашипела, яростно бросилась, но врезалась в прутья и отскочила.
Другой зверь имел четыре ноги, был совершенно лыс, а его кожа настолько просвечивала, что виднелись все кровеносные сосуды. Длинная безухая голова сужалась к острому костяному шипу на месте морды; под горлом существа имелся сморщенный кожистый мешок. «Дхарух-кровосос 25 уровня» — сообщала плашка.
Их было много ещё, уродливых и экзотичных тварей, а в последней клетке стояла статуя женщины в чудн
— Сюда, устраивайтесь поудобнее.
Меня посадили во вращающееся кресло, и стоило только устроиться в нём, как на руках и горле защёлкнулись выдвинувшиеся захваты.
— У вас довольно странное представление об удобстве!
— Не стоит волноваться, это на всякий случай, процедура может быть неприятной.
— Такие вещи надо сообщать прежде, чем заковывать человека.
— Поддерживаю, — сказала Мэдлин.
— Если сообщать заранее, то никого не удастся затащить, — резонно возразил Фаланга. — К тому же вы не производите впечатление малодушного индивида.
— Суть не в малодушии, а в доверии, — наставительно сказала Мэдлин.
— В доверии? — Дроук неуверенно улыбнулся. — Раз между нами такое огромное доверие, то почему личность Антона и обстоятельства сложившейся с ним ситуации от меня утаиваются?
Ответа не последовала, ведьма лишь чуть надула губы.
— Не правда ли она очень мила, когда делает так? — спросил Фаланга.
— Неучтиво говорить о присутствующих в третьем лице, но не согласиться невозможно, — ответил я.
— У вас прекрасный вкус. Ошейник с маской нужно снять, чтобы не перетягивали шейные жилы и артерии, вот, Мэдлин, возьми. А теперь приготовьтесь, Антон, будет немножечко больно…
Этот субстанц обманул, — боль оказалась такой, что я почти сразу потерял сознание.
Глава 17. Арена Боли
Боль, голод, обоняние, осязание, слух.
В таком порядке чувства возвращались ко мне. Тело еле-еле отзывалось на команды мозга, а сам он пульсировал. Но хотя бы кресло больше не посягало на мою свободу.
— Энтропия, как же больно…
Дав себе несколько секунд на слабость, я собрался и стал возвращать контроль. Разлепил глаза, огляделся, увидел сквозь прозрачный потолок небо. Странно, был уверен, что находился глубоко под землёй. Впрочем, стоило ли удивляться мелочам?
Я встал и некоторое время топтался на месте, пытаясь понять, куда делась Мэдлин и этот субстанц, вывернувший меня наизнанку? Их нигде не было. Зато на ближайшем столе нашёлся листок, исписанный знакомым подчерком:
Перечитал несколько раз, пытаясь лучше вникнуть, но не получалось. От боли голова соображала слабо, а тут ещё и голод усилился. Еда. Она что-то писала о еде, это важно! Я неверной походкой заспешил к выходу, но, когда проходил мимо клетки с мумией, та вдруг постучала по прутьям. Честно говоря, даже зная, что всё это ненастоящее, было жутковато думать о концепции данного существа. Какой только разум придумал иссушить и забальзамировать труп, а потом обмазать его глиной и превратить в статую?
Мумия отломила от своей оболочки кусок сухой глины, раскрошила его, и ткнула пальцем в получившуюся пыль.
«Помогите» — прочёл я. В раскалывающейся голове словно раздулся и лопнул сосуд, мимолётный приступ особо острой боли, а потом облегчение; мысли потекли чуть быстрее, хотя, перед глазами всё ещё царствовала муть.
— М-м-м… ты… Ты ведь Лиззи, правда? Всё совпадает…
Она вцепилась в клетку закивала так быстро, что шея громко хрустнула.
— Вот, значит, как? — Я подступил ближе. — Мы встречались с тобой уже… в том месте, где белый дым и… эхо голосов, помнишь?
Она помнила.