Гуляй Волга

– Вестимо, на то и гульба...

– Горе наше тут гуляет..

В самую жару устраивали привал. Наскоро пожевав чего придется, расползались в кусты и, укутав головы в тряпье, отдыхали. В полуденной тишине сонно бормотал ручей, перебирая [71/72] обмытые камни. Склонившись над ручьем, как завороженные дремали ивы.

И снова атаман гнал по стану позыватых:

– Поплыли!..

В полулета добрались до Орла-городка, бревенчатые башни которого были видны издалека.

Горел празнишний день.

На звоннице звякал колоколишка. Усыпанный народом берег гудел, переливался цветными рубахами и сарафанами.

Купались невдалеке ребятишки, – были накатаны они на песчаную отмель словно крашенные луковым пером пасхальные яйца. Голые девки лежали на светлом песке одна подле другой, будто тугоносые осетры на багренье.

Из глоток казачьих лился яростный свист и хохот:

– Э-э, пчелки! ......медок!

– .................................................................................................................................

– Бабы, бабы, соловья вам нады, а то собакам выброшу...

Девки расхватали одежу и, сверкая наготою так, что у гулебщиков глаза ломило, бежали в талы.

Атаманова каторга легонько ткнулась в берег. Ярмак в чекмене темно-зеленого сукна шагнул через борт.

– Мир на стану!

– Мир! – отозвался старший Строганов.

– Славу Исусу и царице небесной.

– Аминь.

Мужики, по хозяйскому наученью, сдернули войлочные шляпчонки и пали на колени.

Позади Ярмака степенно переминались с ноги на ногу есаулы, из стругов на берег выпрыгивали казаки.

Строганов шагнул навстречу атаману.

– Кланяемся вам, достославные казаки, хлебом-солью!

Ярмак принял пудовый каравай с берестяной солоницей, доверху насыпанной крупной, зернистой солью.

Дочка Семена Аникиевича обносила есаулов чаркою. Есаулы пили и, обсасывая ус, кидали в чарку по золотому.

Дружина покинула струги и направилась к церкви. Заворотники размахнули крепостные ворота на пяту, и гости вошли в городок. Дорога была устлана белеными холстами, дома убраны ветками зелени.

18

Привальный пир, хмельные речи.

– Ешь, гостечки, досыта! Пей, гостьюшки, долюби!

Атаман и есаулы очестливы, в слове уметливы:

– Мы, хозяин, в чужом двору бесспорники, – что поставят, то и пьем. [72/73]

Строганов ножом перекрестил хлеб, нарезал крупных ломтей и налил по первой чарке.

– Буде пьешь до дна, так видаешь добра.

Ярмак:

– Мы приплыли не большие пиры подымать, а землю пермскую стеречь и своей службой показать вам нашу казацкую правду... Так ли, товариство?

– Так, так!

Старший Строганов, Семен Аникиевич, кланяясь, пошел вокруг стола со всеми чокаться.

– Слово твое, Ярмак Тимофеевич, мне приятно. Один у нас бог, один и царь. Велеумный царь, с Волги татарву пугнул, полячишек за Смоленском гоняет, Литву поганую душит. Что ему своевольщики новугородские? Затычки оконные! Бьет он их, кладет, кровью умывает. Что ему думные бояре и зазнайки князья? Пыль толоконная! Кнутом он с них шкуры спускает, а которым и головы тяпает... Первые подручники государю мы – купцы, да вы – удалые казаки. Преславный царь, грозные очи...

Мамыка заржал, заметалось пламя свечей.

– Чего ты нам его нахваливаешь, как цыган лошадь? Мы его и сами не хаем и видом его не видали, а вот псари у него ой люты!.. Так ли, товариство?

– Так, так!

– Верно!

– Не перетакивать стать.

Захмелевший Матвей Мещеряк поднялся, расплеснул из полна кубка вино и сказал:

– Мы на Русь лиха не мыслим. Царствуй царь в кременной Москве, а мы казаки – на Дону и Волге.

Есаулы закричали:

– Правда твоя, Мещеряк, правда!

Купец засмеялся через силу:

– Э-э, кто богу не грешен, царю не виноват? О том ли нам речи весть?.. Музыка!

Заглушая дерзкие голоса, взвыли дудки, согласно заиграли литаврщики. В хоромах будто и просторнее и светлее стало.

Мещеряк подпер скулу кулаком и рявкнул:

Венули ветры

Да по полю.

Грянули весла

Да по морю...

А лихой на язык Иван Кольцо подсел к хозяину и начал похваляться:

– Я на своем веку сорок церквей ограбил. Попы поволские и рязанские поныне клянут меня и предают анафеме. Ха-ха-ха!.. Я, борода, в походы ходил, я орду громил, купцов обдирал и в Волге топил... [73/74]

Строганов отодвинулся.

– Бог тебе, братец, судья да атаман твой.

Ярмак:

– Шабала, без ума голова, несет невесть что... Уведите его!

Брязга тащил буяна прочь, но тот разбушевался:

– На Волге...

– Молчи, пустохваст!

– ...городов и деревень я пожег бессчетно! В орду пойман был – из орды ушел. В астраханском остроге двупудовой цепью, как кобель, был прикован к стене, да и то сорвался, на Волгу убежал. Сам царь, слышно, клянет меня. Не ляжет мне могильным камнем на сердце и царская клятьба... Ха-ха-ха!..

– Емеля, Емеля, вымыслы твои лихие... Вяжите его!

Брязга засунул буяну в раскрытую пасть меховую шапку и уволок его в сени.